Видно, тронуло ее.«Заходите в дом».В комнате, тускло освещенной керосиновой лампой, молодой немчик подозрительно оглядел Шугановича, не вынимая руки из кармана домашнего халата, — явно держал пистолет. Анна Оттовна из другой комнаты что-то говорила ему по-немецки. Вышла она уже в черном платье. Тоже оглядела Васю, удивилась.«У тебя трое детей? Когда успел?»«Успел».«А в полицию чего пошел?» «Что я, хуже людей?»«Разве все люди в полиции?» «А я так думаю — лучшие». «А я так не думаю».Немчик хлопал глазами — не все понимал. Буммель переводила, но не то, что сказала, — Вася понял по ее интонации и по хитрой усмешке девушки, которая грела спину у печки.«Что с женой?»«Позавчера родила. Фельдшерица наша роды принимала. А вчера горячка такая началась, что без памяти баба лежит, бредит…»Докторша тихонько свистнула:«Ничем я вам не помогу. У меня в больнице умирали от такого заражения. Тут надежда только на нее самое да на бога. Нечего мне ехать по морозу».Вася Шуганович шапку об пол и заревел, как маленький:«Не поеду я без вас. Не поеду! Хоть убейте! Теща голосит. Она меня из дому выгонит без вас».Буммель переговорила с немцем. Спрашивает: «Какой гонорар будет?» «Какой гонорар?»«Что ж вы думаете — я бесплатно поеду?»«А-а, вы про плату! Заплачу, Анна Оттовна. Хорошо заплачу. Хотите — рублями, хотите — марками».«Два пуда муки, три кило сала, две живые курицы, два литра самогонки, первача».«Крепко-таки заломила баба», — смеялся потом Шуганович.«Все будет. Больше будет». Она посмотрела на часы. «Подождем, пока рассветет».А до света еще часа два. Декабрь. Взмолился Вася:«Анна Оттовна! Дорога каждая минута. Да и кони стынут. Дядька родной замерзнет в санях».Соблазнил, видно, старуху высокий гонорар. Согласилась. Быстро оделась. Принесла ей девушка акушерский саквояж. Вася говорит:«Анна Оттовна, документик какой-нибудь захватите».«Зачем?»«Назад вас дядька, может, без меня повезет. Чтоб наши не цеплялись на контрольных постах».Послушалась, взяла. Сели. Поехали. Поскольку решили возвращаться по своему следу — через кирпичный завод, Шугановичу пришлось прежде времени, на сонной улице города, раскрыть карты.«Анна Оттовна, пусть вас не удивляет дорога, по которой мы поедем. Нам не хочется встречаться с вашими полицаями. Характеры у нас разные».Дернулась старушка, словно хотела из саней вывалиться.«Спокойно. Гарантируем полную безопасность, возвращение домой, условленный гонорар. Даже курочек раздобудем».«А если я закричу?»«Не советую. Есть кляп», — отозвался Кравченко.«А погонятся — у нас не будет другого выхода…» — Шуганович достал из кармана кожуха пистолет.«Как убить старую акушерку?! Бандиты!»«Осторожно, дамочка!» — предупредил Кравченко.Умолкла.

   Только в карьерах, когда лошади месили сугробы, снова заговорила:«Предупреждаю. Я умею потрошить только баб. Резать ноги или руки вашим раненым я не умею. И не буду! Так что напрасно меня везете».«Вы займетесь своим делом».«Что, аборты вашим шлюхам?»Кравченко не выдержал:«Ты у меня докаркаешься, старая ворона! Не была б ты нам так нужна, я б с тобой иначе поговорил!»Пришлось Шугановичу попридержать буденновца. И извиниться перед докторшей. Она умолкла — как воды в рот набрала. Только когда предложили перед Переростом глаза завязать, страшно возмутилась и обиделась. По-мужски ругалась. Долго, часа два, занималась Буммель нашей больной. Да и ребеночка тоже, как потом Люба рассказывала, осмотрела, перевязала по-своему пупок, учила, как кормить — в каких пропорциях смешивать молоко и воду. Мы ей в командирской землянке завтрак приготовили. Царский по нашим условиям. Выставили все лучшее, что имели. Вышла она из госпиталя, я ее встретил. Хмурая, но прежней злости на лице нет.