— Разгонишь всю профессуру. Ведь и правда, кто из нас здоровый? Ты? Я? Петровский?— Петровский твой — что атомный ледокол, только без вертолетов на палубе.Михалинка залилась смехом:— Лысый ледокол. Без вертолета. Ха-ха-ха! — Даже застучала ножками в крышку стола.— Вы научите, а она ему ляпнет, — встревожилась Валя. — Девчатки, напились чаю? Марш гулять!Но Михалина что-то шептала Вите, и та от смеха втянула голову в плечи, сжалась в комочек. У Мики дурная манера кусать за ухо, но, наученная не раз горьким опытом, Вита все равно охотно подставляет сестре свое ушко. Это и смешно, и трогательно.«Да не будь же ты такой овечкой», — учат ее и бабушка, и мать, но ничего не помогает. А мне ее мягкость, покладистость нравятся, хотя любуюсь, конечно, больше неистощимой на выдумки шалуньей Михалиной, она лидер не только по отношению к сестре, она лидер во дворе, через пятнадцать минут делается им на любой детской площадке.Часто шучу, что не я воспитываю ее, а она меня. В шутке этой немало истины: дети действительно делают нас и добрее и... умнее.— Еще чаю хочешь, Зося?— Бурда, ну да ладно — наливай.— Притупился у тебя вкус.— На чай, может, и притупился, на людей не притупляется. Кого ни возьму на зуб, сразу разгадаю, что за фрукт: лимон, банан или хрен...— Хрен горький, фу, — вспомнила серьезно Вика.— Потому я и выплевываю его, дитя мое.— В прошлый раз ты пила этот же чай и хвалила.— Нельзя человеку сразу отваливать много похвалы. Она, как лекарство, требует дозировки.— Неужели собираешься похвалить меня? Давно не слышал.— От меня не дождешься. Но люди хвалили.— Есть же такие чудаки?— Ты плохо думаешь о своих учениках.При таком повороте игривый тон неуместен, и я ответил серьезно:— Ты знаешь, что я хорошо думаю о них. Даже...— Вот это твое «даже» мне не нравится, всегдашнее евангельское всепрощение. Никаких «даже»! Хорошо думай о хороших людях.— Так кто меня хвалил?— Им все же стыдно стало, что они так бесцеремонно расправились со старейшим профессором.— Почему расправились? Общая тенденция: омолаживать кадры. Сама говоришь: старейший. По-твоему, приятный комплимент?— Омолаживать нужно с умом. С сохранением преемственности. Дошло до них.— До кого?— До ректора и парткома.— И что? — высказала нетерпение Валя.— Готовь тесто на пироги. Покупай коньяк, а то, говорят, скоро введут сухой закон. А за академика нельзя не выпить.— За какого академика? — Мне показалось, что жена испугалась, на лице ее даже пятна выступили.— Принято решение ученого совета рекомендовать твоего богом суженого в академики. Давно пора. Важнейший идеологический факультет — и ни одного даже членкора, хотя бы завалященького. А почему у вас кислые физиономии? Я хотела заставить вас танцевать за такую новость.— Боюсь, выбьет это его из равновесия, — невесело сказала Валя. — Знаешь, Зося, мне очень нравится его теперешнее спокойствие.Молодец, Валя! Как она чувствует мое настроение, как угадывает мысли!— Посади его под стеклянный колпак! — Софья Петровна разозлилась, так случалось нередко, когда я проявлял равнодушие к собственной выгоде. — Пусть жена, закрепощенная тобой, феодал, не понимает. А ты почему не радуешься?— Я порадовался бы, наверное, скажи ты, что меня выбрали. А так... Слишком хорошо я знаю, какая огромная дистанция от выдвижения до избрания. А какая волна поднимется! На той же нашей кафедре. На факультете. В других институтах.