— В городе три госпиталя.— Да, госпитали... О них я не подумал. Вернулся на КП.Разговор с Даниловым не получался, никогда он не был таким невнимательным и в то же время придирчивым к подчиненным.Девчатам было скучно у приборов, они шушукались, смеялись: весна, молодость! Комбат набросился на командира прибора:— Масловский, что за базар? Раскудахтались, как куры. В небо смотрите!Я спустился в приборный котлован, отвел земляка в траншею между ПУАЗО и дальномером.— Витя, что цыгану испортило настроение?— Любовь. Мне его жаль. Ничего у него не выйдет. Она неприступная. А хорошая пара была бы. Такая красавица!Ревниво екнуло сердце.— Ну, ты не облизывайся, как кот.— Я уже облизался. У меня сын родился.— У Глаши?— А у кого же! Чудак. Я тут вчера на руках ходил перед девчатами от радости. А что она про тебя пишет! Поцелуй, говорит, Павлика за меня. Я даже заревновал. И решаю проблему: где тебя целовать — при людях или за теми вон кустами. Так голые же еще... Или тумака тебе дать? Что тебе больше нравится?— Это ты от радости такой веселенький?— А ты думал!— Масловский! Черт возьми! Успокоите вы своих гусынь?— Не узнать человека. Был как пластырь, стал как ерш. Как ни дотронешься — уколешься. — И весело крикнул: — Бабы! Ша!— Вы что, командовать разучились? Я вас научу! Разболтались!Действительно, не узнать комбата. Говорить с ним невозможно и не стоит, а то пошлет в «далекий табор». Да и интерес пропал: все объяснил Масловский. Обрадовал убеждением, что «ничего у него не выйдет, она неприступная». Нехорошо желать другу неудачи, да еще и радоваться этому.Со мной настолько свыклись, таким своим я был в каждом отделении, что редко кто из младших командиров докладывал. Лика доложила:— Товарищ младший лейтенант, расчет дальномера дежурит по боевой готовности.Как всегда, подтянутая, юбка и гимнастерка старательно отутюжены. Давно заметили, что Иванистова, как никто, умеет так подогнать солдатскую форму, что она делается элегантной. Помогла в этом почти всем девчатам на батарее. Кумков так и называл их: «Даниловские модницы» — и хвалил за аккуратность.Но сама Лика была непривычно настороженная — как испуганная лань. Казалось, прислушивается и озирается.Я начал разговор — не с ней одной, со всеми, но тут же послышалась команда Данилова:— Дальномер! Дальность до самолета над четвертым! А барражировал там не один истребитель — несколько.До какого давать дальность? Однако Лика тут же выдала ее, а в благодарность получила:— Не ловите ворон!Я заметил, как довольно улыбнулась второй номер Галя Чуб; о ней девчата сплетничали, что она давно и безнадежно влюблена в командира батареи.Между сообщениями про дальность и высоту Лика прошептала мне:— Я хочу поговорить с вами.Ее таинственность еще больше взволновала. Отвести ее от дальномера, как Шиманского от орудия, невозможно при такой бдительности Данилова. Ревнивый цыган может и на нее накричать, ведь позволил себе: «Не ловите ворон!» И на меня может взъесться. Полетят от нашей дружбы ошметки.Раз, может, пять отходил я к орудиям, к прибору, на КП и возвращался назад, пока Масловский не шепнул предупреждающе:— Не ходи к дальномеру, цыган кипит. Поговорить с Ликой, очень коротко, удалось во время обеда. При «готовности один» обед разносили к орудиям и приборам. Данилов позвал обедать меня, а сам на какое-то время скрылся, оторвал бдительное око от позиции. Я воспользовался этим: снова вскочил в короткую траншею. Лика догадалась и бегом бросилась ко мне, обратилась совсем не по-военному: