Зенит, часть 5

Спросил у лейтенанта:«Не боитесь вы стоять здесь?»Она скептически усмехнулась и уколола:«Мы же не тыловая оборона, мы — фронтовой полк».Полк нашего корпуса, мы это знали, но месяца три он прикрывал Прагу — тогда, когда из-за Вислы били немецкие пушки.Ответ лейтенанта нагнал еще больше страху за этих приднепровских девчат, моих землячек — сколько там от Рогачева до Киева! И я в тот же день попросил Кузаева позвонить командиру полка или дивизиона, которому принадлежит взвод. Он согласился, что позиция не лучшая, на бреющем сейчас немцы не полетят, побоятся, дома на равнинном берегу и гористый парк не закрывают кругозор, так что выносить позицию на середину реки не было нужды. Командир обещал позвонить. Но прошла неделя, а орудия стояли там же: мост виден с командного пункта дивизиона.Я снова напомнил Кузаеву. Он ответил чуть ли не сердито: «Не лезь в чужой приход. Занимайся своим дивизионом».Дал понять, что так ответил ему сосед — командир полка, по званию старше....Я миновал взвод, хотя меня и подмывало зайти во время тревоги, но сдержала неловкость хозяйки. И тут они вывалились из кучевых весенних облаков — целых девять «юнкерсов», стремительно спикировавших на мосты. Шум моторов заглушил свист тяжелых бомб. Спрятаться можно было только в ближайших домах. Туда и бросились все, кого бомбардировка захватила на набережной — и наши, и немцы. Я не знал, есть ли там бомбоубежище, а прятаться от бомб в доме наивно, крыша и потолок прикроют от осколков своих снарядов, но не от полутонных фугасов.Я упал за парапетом. Обдало фонтаном воды. В реку! Еще в реку! Совсем другой по звуку — глухой удар за спиной. В землю! Нет! Сыпануло пылью, мелким щебнем. В дом! Не в тот ли, где прятались люди? И вдруг справа слишком звонкий удар со свистом — будто бомба попала в металл и срикошетила. Близкий удар — в том месте, где МЗА. Я подхватился. Так и есть! Крайний из уцелевших пролетов резко накренился в сторону берега, как бы стал на дыбы. Оторвался от первого. Пушка с настилом сползла в реку. Бойцы... девчата... кто-то по перилам карабкался на прибрежный пролет, а кто-то уже в воде; во вспененных взрывами волнах ныряют их головы, черные, белокурые. Странно разбросало их течение: некоторые уже на середине реки... Сестры мои дорогие! Кто вас спасет из холодной чужой реки? Но одна борется с течением, старается подгрести к берегу. Мгновенно сбросил я сапоги и бросился в реку наперерез девушке.Пловец я не ахти какой, хотя и вырос недалеко от Днепра. Но об этом не думал. Спасти! Хотя бы одну спасти. Успеть перенять, чтобы не пронесло мимо, а то тогда не догнать.Успел! Но она так схватила меня за шею, что мы оба пошли под воду. Однако вынырнули.— Отпусти мою шею! Отпусти! Ты душишь меня! Держись за рукав и греби к берегу. Там пляж! Там пляж! Мелко.А она шептала посиневшими губами одно:— Братику мой ридны! Братику...Недалеко от железнодорожного моста была песчаная коса, отмель. Практичные немцы сделали на ней городской пляж. Когда я проходил там, меня почему-то очень возмущал этот упорядоченный пляж с каркасами тентов, с детскими аттракционами: «И во время войны, сволочи, загорали».Вся надежда моя была на эту отмель. Знала о ней и девушка, начала грести спокойнее. Но загадочны повороты паводкового течения. Как ни старались мы, оно развернуло нас и понесло на середину реки. А впереди железнодорожный мост, пролеты его были взорваны, упали в реку; погнутые, иссеченные динамитом балки, железные прутья угрожающе торчали из воды. Наплыть на такой острый прут — худшей смерти не придумаешь: не сразу умрешь.