Зенит, часть 5

«Спроси у маршала Жукова».Офицеры засмеялись. Но мне было не до смеха.Шуткой командир выдал главное: прожекторы понадобились фронту перед решительной операцией. Но зачем? Разведали о массированном ночном ударе фашистской авиации? Маловероятен такой удар. А если и так, то почему одни прожекторы? На фронте достаточно зениток и не хватает прожекторов? Но ведь давно убедились, что эффективность огня с ними небольшая. Лучше даже по звуку. А теперь, в конце войны, достаточно радиолокаторных установок. Однако же нашу СОН не забирают. Еще на совещании подумал я об этом и, между прочим, спросил и про СОН.Кузаев пожал плечами:«При чем тут СОН?»А Тужников язвительно пошутил:«Он думает, что с помощью СОН найдет ее командира».Офицеры не просто засмеялись — захохотали. Я знал шуточку, ходившую по дивизиону: Ванда поменяла комсорга на комбрига.«С ротой поедет майор Тужников», — сказал Кузаев.Замполит засветился от удовольствия. Жаждет покомандовать? Или радуется поездке на передовую?И я тут же попросил командира послать и меня. Сжался от возможной новой обидной шутки. Но все остались серьезны, только Колбенко крякнул недовольно. Командир спросил у Тужникова:«Берешь?»«Беру».Еще одну просьбу Кузаев отсек:«На время отсутствия майора Тужникова обязанности его исполняет старший лейтенант Колбенко».После совещания Константин Афанасьевич все же уколол меня:«А тебя, казаче, не обскачешь. Ты действительно хочешь ее искать? Забудь!»Понимал, как наивно надеяться на встречу с нашими «дезертирами». И все же думал о ней. Человеческий океан — да, но и в океане сходятся корабли. Занесла же случайность Сивошапку к нам. Беглецов, ясно, здесь, на берегу Одера, не вернул бы и сам Кузаев. Но очень хотелось глянуть Ванде в глаза. Последний раз. И спросить... О чем? О нашей женитьбе? Смешно.Ходил по лесу среди «катюш» и Т-34. Не удержался — спросил все же у танкистов, не из бригады ли Сивошапки они.Получил ехидный ответ:— Мы из бригады Красной Шапочки.Отрезвел. И думал уже о другом. О небе. Это же счастье, что оно затянуто облаками и туманом. Но будет ли так весь день? Не осень все же — весна. Прояснится — ох, какая добыча для фашистских стервятников этот, судя по всему, небольшой лесок, плотно набитый техникой и людьми. А зениток что-то не видно. Вероятно, все там, где гремит артиллерия, близко гремит — версты за три, и где сосредоточены танки и пехота. Неужели начинается большое наступление? Среди дня? Какая же роль отводится прожекторам? Появилась тревога за роту, особое, видно даже здесь, в лесу, подразделение: две трети личного состава — девушки. И какие! Необстрелянные, не обученные и от бомбежки укрываться, наверное, даже без личного оружия, на всю роту — десяток автоматов, десяток винтовок. Начал присматриваться к этим девчатам, и у меня защемило сердце от жалости. Как они отличаются от девушек призыва сорок второго года! Дети голодных военных лет — девчушки.Прожекторная рота давно стала пасынком, ненужным придатком, почти год, еще с Кандалакши, прожекторы не освещали цели. На роту мало обращали внимания не только строевые офицеры штаба, но и мы, политработники. Все внимание — огневикам-артиллеристам, пулеметчикам. Потому и посылали на прожекторы новеньких, слабеньких физически. Направляли их туда еще по одной причине — из-за образования. Большинство новобранок как кончили до войны пять-шесть классов, так больше и не учились — не до учения было, хотя они и из срединной России: растили и убирали с матерями хлеб для фронта. То, что учили, за войну забыли. Не поставишь их на ПУАЗО, дальномер, тем более на СОН. А на прожекторах приживутся, довоюют в затишье, в относительной безопасности. Спокойнее и им, и командирам.