Зенит, часть 5

Подошел к Тужникову. Тот обрадовался. Но прежде чем расцеловаться, сделал выговор:— Почему без орденов?У него грудь — в орденах, в медалях.— Я же — из Минска, — оправдывался я почти так же, как и тогда, на войне; наивно оправдывался — будто он не знал, откуда я приехал. — Боялся, еще потеряю. Мирные — на шпильках.— В коробочку положил бы, в коробочку, а тут повесил бы. Не научишь никак.Это развеселило: верен себе мой бывший замполит!Невдалеке на тротуаре в стороне Манежа стоял полный мужчина с шапкой кудрявых седых волос и с такой же седой пышной бородой. К нему жалась, как ребенок, будто боялась быть обиженной, миниатюрная женщина. Сначала я не обратил особого внимания на них. Кого тут нет! Русские, грузины, узбеки... Иностранцев немало. Но потом тюкнуло: странно бородач одет. Спутница его в современном супермодном платье. А он — в хорошем костюме, но в сапогах и в оранжевой рубашке-косоворотке, какие мало кто в наше время носит. Цыганский наряд! Да и вспомнил: кто-то давно рассказывал, что Данилов женился поздно, лет в сорок пять, на красавице танцовщице.Оторвался от Тужникова и бросился к бородачу с криком, на который многие повернулись заинтересованно:— Сашка! Данилов!Обнялись. Тискали друг друга. Смеялись и радостно, и грустно.Подошел Тужников. Удивился:— Неужели Данилов? Ну и борода! Цыганский король! А я думаю: почему бородач так смотрит на меня?— А я Вире говорю: постоим тихо. Кто узнает? Знакомьтесь, моя жена Виринея.Женщина сделала старомодный реверанс.— Почему молчал? — по-командирски допытывался Тужников. — Неужели в Москве ни разу не был?— Ежегодно бываю на ВДНХ. И так. По делам.— Не по-товарищески ты поступал. Индивидуалист! Мы сегодня бороду тебе выскубем. Где ты прятался?— Коней пас.Показалось, сообщил он это с обидой, и я постарался отвести разговор в сторону.Пришла Глаша Масловская. Вела она себя как хорошая хозяйка в собственной квартире: всех гостей знала и, занятая своими делами, для всех находила время. Данилова узнала сразу. Поцеловалась с его женой. Ему сказала:— Данилов, поцелуй меня. Никто не целовал с бородой. Нужно же испытать под старость и такую сладость. Вкусно? — спросила у Виры. — По твоему цыгану на батарее все девчата сохли. Но боялись. Гонял он нас как Свиридовых коз, — Ошиблась, конечно, нарочно — для Тужникова.У Виры сразу исчезла манерность, она весело засмеялась и не отступала от Глаши, очень ей понравилась эта простая москвичка.— Ты каким табором командуешь, Данилов? — спросила Глаша.— Лошадиным.— Логичный переход: от баб к лошадям. И тех и тех нужно объезжать. А серьезно?— Директор конезавода. Лучших скакунов выращиваю. На Международных выставках-ярмарках все призы наши. Месяц назад продал в Шотландию Комету за десять тысяч фунтов...— Жминда ты, Данилов! А зенитчиц своих до сих пор не пригласил на лошадках покататься. А я так люблю лошадей. И внуки мои.Тужников словно бы попросил у Виры прощения — за Глашу:— Глафира Николаевна за словом в карман не лазит.— Геннадий Свиридович! Лазила бы я в карман — разве то было бы! Куда б вы делись от меня?Глашу обступила группа людей, стоявших сбоку, — друзья Виктора танкисты. С ними она шутила так же вольно, по-свойски, многих знала не один десяток лет. Знакомила нас, поскольку дальше Масловский выработал совместную программу.— Где это мой зенитно-танковый герой?