Качанок глянул на Ивана недовольно — вошел так неуважительно, с таким грохотом. Распустились люди.Иван действительно долго не мог вымолвить слова — не знал, с чего начать, в голове будто заело что-то, заклинило. Вспомнил Яшкиного деда — как гневно тот ругал фашистов. С деда и начал:— Дед твой был человек, а ты... г... собачье!..—и добавил такие слова...Ничего не поняв, Качанок ни одним движением не выдал своего возмущения, только сжался, втянул голову в плечи, словно ожидая нового удара.— Костей моего деда не трогай.— Мне твои кости хочется поломать. Твою пустую коробку проветрить. Ты с кем целуешься, сукин сын? С Шишкой?Все наконец прояснилось, и Качанок поднялся почти успокоенный, уверенный в себе, довольный, что не унизил себя руганью, хотя этому нахалу Батраку стоило бы ответить его же словами, вовсе распоясался человек. Но не позволяет должность, этот кабинет.— Я единственный человек, способный тебя понять. И я понимаю. Злость твою...— Это не злость. Это...— Ты как дед мой — бескомпромиссный. Правильно, Иван! За это тебя все уважают. Однако дело, брат, есть Дело, оно, бывает, нас унижает, топчет наши принципы. Целоваться я с ним не собираюсь. Но сказали бы мне, что треклятые реле эти может достать черт лысый, я поклонился б и черту.— И фашисту? И бандиту? Вождь наш! Лидер! Качанок поморщился, словно поел клюквы.— Меня ты можешь ругать. Но над должностью Моей не смейся! Не позволю!— Мне не до смеха. Не крути баранку не в ту сторону. В кювете будем, Яша. Ты меня знаешь. Я не побоюсь вместе с тобой в тот же кювет вылететь.— Стоп! Стоп! Не кипи. Тебе не хочется ехать с этим гадом? Я что, принуждаю тебя? Я не знал, кто из вас дежурит. Подмени кого-нибудь на вывозке картофеля. Любой в город съездит. Ты же знаешь, реле эти нам нужны, вот так! — Яков резанул себя ладонью по шее. — А этот тип имеет дружка...— Эх, ты! — только и сказал Иван, поняв, наскольк_ друг его детства далек от тех переживаний, которые вот уже месяц не оставляют его в покое и которые сегодня в связи с этой поездкой ударили особенно больно, может больнее, чем во время встречи с полицаем в сельмаге. Выходит, не одна Плиска забыла... Обидно стало за Качанка. Конечно, он не пережил того... Хотя что значит не пережил? Отец его погиб под Кенигсбергом, в конц~ войны, батареей командовал. Дед кипел ненависть к Шишкам. А ты, Яша? Отупел? Мозги жиром заплылиИван выскочил из кабинета как сумасшедший, не за мечая удивленных людей, — никогда Батрак не проносил ся так мимо! Сбежал по лестнице, вскочил в кабину свое го «ЗИЛа». Но не сразу повернул ключ зажигания. Рука повисла как неживая, он замер на сиденье, какое-то время бездумно смотрел через ветровое стекло на шеренгу осмоленных на бетонных пасынках столбов электропередачи — как странно укорачивается расстояние между ними в перспективе, где-то там, в конце улицы, столбы, казалось, стоят один рядом с другим.Сначала в голову полезло постороннее.Вспомнилось почему-то, как Щерба поспорил с молодыми практикантами ПТУ: мол, «приняв полную меру», объедет на комбайне каждый столб и не зацепит. Зацепил, поломал косилку. Только жатва и нехватк" комбайнеров спасли Федю от тяжелого наказания — ли" шения прав. Он, Иван, был безжалостен, когда поступо" Щербы обсуждали на собрании. Но Федор не обиделся остался другом.После этого воспоминания подумал с холодной рассудительностью: «А почему я боюсь встретиться с ним? Кто кого должен бояться? Нужно столкнуться лоб в лоб." Глянуть в глаза. И узнать... узнать, чем он живет, каким стал... Как это так: за какой-то месяц уже имеет такие связи, что может достать дефицитное реле? Качанок, Астравец не могли, а он может. Выходит, разбирается технике. Через кого узнал, что нужно совхозу? С кем снюхался?.. С добранским, с чужим? Надо знать! Мне все надо знать! Если с реле этими нечисто, я их выведу на чистую воду. И Яшку не пожалею, безмозглого дурака.— Но тут же ударило в сердце: —Сидеть с ним в одной кабине? Везти его?»