Не только в связи с книгами мысли Ивана переключились на семью. Нет, они все время, как челнок, сновали между домом и сельмагом. Но чаще в центре был Корней. Почему-то именно Корней. А еще не оставляло воспоминание, всплывшее дома, перед телевизором,— как нес его отец от Шмыги в отряд, это очень далеко, за Нивки, в Студеную пущу, до утра шли, и отец никому не отдал его ни в походе, ни на привалах и все время шептал: «Сыночек мой! Кровиночка моя! А я тебя похоронил вместе с мамой и Анечкой».Он слышал отцовский голос, и у него кружилась голова, подкашивались ноги, он вдруг со страхом подумал, что может упасть, такая охватила слабость. Подобное состояние было только дважды: тогда, у лесника Шмыги, когда он много раз терял сознание, и несколько лет назад, когда заболел крупозным воспалением легких. На работе почувствовал себя плохо. Но не подумал позвонить на врачебный пункт Тасе и не попросил подвезти. Шел домой через огороды, по снегу, в метель, окутавшую все вокруг белой мутью. И в какой-то момент его охватил страх, что идет он не туда, что не дойдет, свалится и никто не услышит крика, никто не поможет, не найдет. Самая нелепая была бы смерть — за собственным огородом.— Однако ж, — вздохнул Шишка, то ли из-за отсутствия продавца, то ли по иной причине.— Ни-инка! — громко позвала продавщица из продовольственного отдела. — Иди пальто отпусти.Знала, что из-за мелочи Нинка не придет, а пальто — это выручка.Иван знал эту Нинку. Ленивая и похотливая девица, одни парни в голове. Наверное, целуется где-то на складе с сельповским шофером, иначе чего ей так долго там сидеть. Нина — не добранская, из Искры, и Федька Щерба, который почему-то не любит соседей, не признает нового красивого названия села, по-старому называет — Кулаги, обычно тычет пальцем: «Все они там как Нинка ста — лодыри и задаваки». Ему возражают: «Как же это они колхоз сделали лучшим в районе?» — «Повезло. Да и попрошайки порядочные. Деды их ездили с обожженными оглоблями».Иван пожалел Тамару, отпускавшую продукты. Его соседка, подруга Вали, Тамара после школы вышла замуж, но муж ее все еще с такими, как Корней, футбол гоняет или со старшими в кульдюме пиво цедит, а она взвалила на свои худенькие плечи и заботу о больной свекрови, и немаленькое хозяйство — корова, куры, и работу в сельмаге. После родов болела — мастит за маститом, Тася каждый день ходила делать ей массаж. Наверное боясь мастита, она в теплом закрытом свитере. Ей жарко. На бледном лбу - капельки пота. Нездоровый пот. Обычно их работает трое, да еще, бывает, и заведующая помогает. А сегодня всего две. А работы в воскресенье больше, полгорода отдыхать да за грибами приезжают. Действительно, жарко было честной труженице Тамаре, имея такую напарницу. Будь это где-то в другом месте — в поле, на току, он, Иван, обязательно помог бы ей. Дитя. Да и к тому же не совсем здорова. А детей нужно беречь. Ах, как нужно беречь!На этот раз перед глазами встала мать. Его мать, совсем молодая, ведь ей не было и тридцати; он услышал ее голос — как она просит Аньку спрятаться с ним, с Иванком, под печь... Этого воспоминания Иван особенно боялся.Может, он застонал, может, заскрипел зубами или так схватился за стол, что тот со скрежетом подвинулся по полу. Не помнил. Потом уже вспомнил, что на него снова оглянулся Шишка, посмотрели из очереди.Нина вышла из-за портьеры, прикрывающей двери на склад, как актриса, не продавать — себя показать: модная прическа, ярко накрашенные губы, брови. Добранцев она игнорировала, зная их мнение о себе, как бы мстила им, незнакомых обслуживала аккуратней, больше всего старалась угодить своим, кулажцам, боялась-таки дурной славы в родном селе.