У таких, которые не лезут вперед, не заглядывают льстиво в глаза и даже не очень добиваются приема, у них-то и бывают интересные дела.— А вы, товарищ? — через головы обратился к нему Гукан.— Я? — показал на себя пальцем юноша и как будто удивился. — Я хочу предложить новую планировку микрорайона. На Выселках. — И он поднял рулон ватманской бумаги.— О! — обрадовался Гукан. — С этого мы и начнем! Потому что на сегодняшний день это главное. Прошу вас.И посетители молча расступились, разомкнув кольцо вокруг председателя и давая дорогу к двери кабинета молодому архитектору.В приемной было уже душно. А в кабинете чудесный влажный холодок: закроешь за собой дверь и словно попадаешь в другую страну. Окна выходили на север, на тихую улицу. Гукан кивнул на длинный стол:— Тут и раскладывайте свои чертежи. Вместо кнопок вот вам. — Он поднял один из массивных подшипников, которые горкой лежали на краю стола.Гукан повесил на вешалку кепку, заглянул в настольный календарь — какие дела ждут его сегодня. Потом подошел к открытому окну и залюбовался каштанами. С тех самых пор, как зажглись белые свечки цветов, он с любопытством следил, как завязывались, развивались и как теперь растут плоды каштана, маленькие, еще зеленые, с едва заметной насечкой. Семен Парфенович смотрел на них по нескольку раз на день. Это давало отдых нервам, хорошо действовало на настроение.Но, разглядывая каштан, он вдруг почувствовал какую-то тревогу. Отчего?!Словно испугавшись, что эту тревогу может заметить посторонний человек, председатель быстро обернулся.— Ну, что у вас?— Вот здесь…— Не надо объяснять. Я сам… Я, молодой человек, зубы съел на этих планировках. Так… Так… Это у вас что?— Сад для детей. Со всем комплексом…— Так… Любопытно. Любопытно…Он перешел ко второму листу, к третьему. Проект ему нравился. Планировка микрорайона, архитектура его не похожи были на все, что ему показывали до сих пор. Обком и горком поставили задачу сделать микрорайон самым красивым в городе, самым современным по архитектурному решению, и несколько бескрылых проектов уже было отклонено. А в этом, пожалуй, что-то есть. Гукан подошел к столику, на котором стояли телефонные аппараты, позвонил главному архитектору города Гамбиц-кому, потом своему заместителю Кушнеру, занимавшемуся вопросами строительства. Попросил их зайти. Кладя трубку, спросил:— Как ваша фамилия? Кто вы?— Моя? — опять, словно с удивлением, переспросил юноша и улыбнулся, должно быть, подумал: «Наконец-то догадался спросить». — Я студент Ленинградского архитектурного. Дипломант. Это мой дипломный проект. Я вырос на Выселках.— О, брат, это уже прямо-таки тема для романа! Знаешь, есть у нас местный писатель Шикович?— Знаю. Я еще когда в школе учился, он у нас выступал.— Да… Его хлебом не корми, а дай поговорить.И вспомнилось, как вчера Шикович чуть не испортил день. Хорошо было после рыбалки сидеть на веранде, слушать, как шумят дождь и деревья в лесу. Он, Гукан, и женщины пили шампанское. Шикович и Ярош — коньяк. Черт его потянул за язык заговорить о культе личности (сейчас Гукан даже не помнил, с чего это началось). Вот тогда Шикович и разошелся. Припомнил, как Гукан, будучи секретарем горкома, заставлял его сочинять письма Сталину. Конференция ли какая-нибудь, собрание актива — подавай сюда Шиковича, чтоб написано было красиво, поэтично. «Где они, наши письма, Семен? Давай когда-нибудь почитаем! И некоторые места из нашей книги, из первого издания. Хочешь, сейчас прочту?»