Иван не дал ему читать статью.— Не надо, товарищ прокурор. Кодекс у меня есть Я два года был народным заседателем.Михалевский сначала удивился, и лицо его, подвижное, словно резиновое, снова вытянулось, но тотчас приобрело обычное выражение, и он как бы обрадовался:— Тем более, тем более.—И, захлопнув книгу так, что на Ивана шугануло ветерком, наклонился над столом, приблизился к Ивану и уже совсем дружески заглянул в глаза: — Вы же умный человек, Батрак. Известный в районе человек. Зачем вам компрометировать себя угрозами этому предателю? Война давно окончилась, и предатели понесли наказание. Некоторых и сейчас еще находим. Судим. Но любой самосуд — карается. Поймите меня правильно. Моя обязанность предупредить вас и тем самым спасти от... У вас есть дети?Иван не ответил. Ему расхотелось рассказывать, кто такой Шишка, хотя прокурор и начал говорить совсем другим тоном, неофициальным, доверительным.— Думаю, вы не подведете ни свою семью, ни нас. Это было бы пятно на весь район. Передовик производства...— Не бойтесь. Не трону я вашего Шишку. Михалевский укоризненно покачал головой, нахмурился:— Упрямый вы человек. «Наш» Шишка — не наш. За кон — наш. Советский. И я ничего не боюсь, товарищ Ба трак. Я стою на страже закона. На заявлении Шишкови ча я пишу резолюцию: говорил с вами, предупредил вас» и вы дали слово, что не будет с вашей стороны не только действий, но и угрозы больше не повторятся. Могу так записать?— Пишите.Прокурор наклонился над столом и начал писать:— Мне можно идти? — спросил Иван.Михалевский, кажется, смутился, снова откинулся на спинку кресла, и лицо его на этот раз словно сплюснулось.- Да, конечно. Желаю вам всего хорошего.- Спасибо.Михалевский проводил Ивана недоуменным взглядом. А когда за тем закрылась дверь, поднялся, переставил передвинутый Иваном стул на прежнее место и оттуда, с места подследственного, прошелся к дверям, будто впервые проверил, насколько длинен путь от его стола до порога, за которым нередко допрашиваемого ожидали милиционеры. Потом остановился у широкого окна и увидел, как Батрак, перейдя улицу, открыл ключом дверцу своего грузовика и вдруг застыл, держась за дверцу, будто не стало сил подняться на сиденье. Стоял долго, может минуты три, в задумчивости. Потом оглянулся на здание, на окна второго этажа, где размещалась районная прокуратура, возможно, увидел его, Михалевского, потому что сразу вскочил в кабину, сильно стукнул дверцей и газанул явно зло - начадил на всю улицу, развернул машину на узкой улице, где разворот не разрешен, с лихостью и мастерством циркача.Михалевский подумал, что не такой уж это дисциплинированный водитель, как его расписывал начальник ГАИ. И еще подумал, что люди подобного уровня, да еще такой профессии, часто не выдерживают славы — зазнаются, срываются, начинают думать, что им все дозволено.«Вот тема очередной дискуссии с народником Дремако».Но, сев за стол и взяв ручку, чтобы дописать резолюцию на заявлении Шишковича, собственно, не дописать, а лишь расписаться и поставить дату, он вдруг застыл в неподвижности, словно обессилел. Появилось чувство, что он что-то сделал или делает не гак, как надлежит прокурору. Он задумался, еще раз прошелся по только что состоявшемуся разговору, вспомнил свои слова. Да нет. все, кажется, правильно. Даже то, что он посчитал ошибкой обращение к Батраку со словом «гражданин», теперь показалось правомерным. Он, новый работник, моі и не знать, что Батрак — депутат райсовета. В конце концов, на этом стуле все равны перед законом.