— А ты подавай пример.Он с грохотом отъехал на стуле от стола, вскочил.— Нет, ты послушай… Выходит, во всем виноват я! В чем? Хотел бы я, чтоб мне объяснили. Что я, трутень, лежебока, спекулянт, вор? Черт побери! Я работаю день и ночь. Не кривлю душой. Не краду. Даже редко подхалимничаю.— Однако бывает? — с иронией заметил Ярош, откупоривая бутылку вина.— Преимущественно перед женой.— Что-то я не чувствую, — откликнулась Валентина Андреевна из комнаты, где она перетирала бокалы,— Нет, кроме шуток… «Подавай пример»… В чем, дорогая Галина Адамовна? Что, в конце концов, главное в формировании человека? Труд. Я тружусь. И ты трудишься! — крикнул он жене. — Так почему же наши дети не научились работать? Почему растут эгоистами? Вот что меня волнует…— Твои дети не хуже других, — сказала с обидой Валентина Андреевна, появляясь на пороге с рюмками и стаканами в руках,— Не хуже… Утешила. Вот так всегда своей неразумной любовью ты разрушаешь что, я пытаюсь создать!— Неправда. При детях я никогда тебе не перечу. Но ты чаще говоришь все это мне, чем им,— Слова ничего не значат, — опять-таки будто невзначай обронила Галина Адамовна.Шикович взмахнул руками, как петух крыльями,— Вот тебе, пожалуйста! А я, дурак, всю жизнь верил в силу слова. Жил за счет слова, кормил детей…Но Галина Адамовна не ответила — пошла на кухню. Кирилла давно уже выводила из себя эта ее невозмутимость. Он отлично знал, что совсем не такая она спокойная — неуравновешенная, ревнивая… А вот с ним, в особенности если дело доходит до спора, изображает из себя невесть кого. Не говорит — изрекает. Она вышла — и у Кирилла пропала охота шуметь и спорить. Только сейчас он вспомнил о Викторе и Наташе. Виктор, длинный, нескладный подросток, сидел смущенный, покрасневший. Он всегда смущался, когда при нем взрослые заводили разговоры о воспитании. В противоположность ему, Наташа слушала разинув рот. Сидела на ступеньках крыльца, смотрела в книжку, а между тем не пропускала ни одного слова. Ей очень хотелось услышать, что скажет папа. Она была влюблена в своего отца. Но Яроша, кажется, не. интересовало ничто, кроме стола.Когда Галина вернулась и поставила на стол тарелки с жареными лисичками и салатом из свежих огурцов, Кирилл сказал уже добродушно и примирительно:— Я могу сделать только один вывод: слишком много благ предоставляем мы нашим детям. Очевидно, надо поменьше. Мой отец требовал с нас, как с больших. В этом соль.Тут не выдержала Наташа:— Неправда, дядя Кирилл! Детям надо давать все! На то они дети.Всех рассмешила ее непосредственность.— Садитесь за стол, философы, — позвала Валентина Андреевна.После обеда нахмурилось. Как-то незаметно и быстро небо затянуло.! Но по-прежнему было безветренно; облака не принесли свежести, они придавили землю томящей духотой. Замерли деревья, даже осина над ручьем затихла. Уснула на раскладушке Наташа, свесив руку, уронив книжку на траву.Кирилл, разморенный обедом, дремал в шезлонге, сквозь сон вставляя реплики в разговор женщин с Ярошем, иногда невпопад. Это их смешило. Он раскрывал глаза, грозил пальцем, бормотал:— Как бог покарал Хама, который смеялся над спящим… а? — И голова его снова падала на грудь.— Парит. К дождю. Будет клев, — сказал Ярош и пошел с Виктором собирать рыболовные снасти.Нарочно мешкал, чтоб дать другу вздремнуть. А потом поднял грохот на веранде, закричал: