Ярош хитро прищурился.— Что-то глаза у тебя заспанные. Неужто от работы?Голова Шиковича скрылась. Ярош и женщины рассмеялись. Через минуту Шикович появился на балконе в зелено-коричневой полосатой пижаме. Пугнул голубей:— Кыш, черти! Уже нагадили, — и повернулся к Ярошу. — Я тебе дам — «глаза заспанные». Эскулап несчастный! Тебе что — вырезал слепую кишку, и никаких забот, гоняйголубей…— Бедное человечество! Сколько оно потеряет, если не прочтет твоей статьи. Мир перевернется?— Ну, завелись! Теперь надолго, — рассмеялась Валентина Андреевна. — Идем купаться, Галя,— Наташка, купаться хочешь? Девочка выглянула из окна, крикнула:— Что хочу — то хочу! Тут желания наши, мамочка, всегда совпадают. — Она выскочила в открытое окно с полотенцем и книгой в руках,В кустах хлопнул выстрел.Коршун спокойно проплыл над усадьбой. Все проводили его глазами. Ярош посетовал:— Промазал Виктор.— Насыпьте ему соли на хвост, — хмыкнул Шикович наверху,— Я тебя, скептика пузатого, сейчас сброшу с твоей голубятни!Уходя, женщины слышали, как под тяжелыми шагами Яроша застонали ступеньки лестницы, ведущей на чердак, где Шикович оборудовал себе «кабинет». Потом, оглянувшись, увидели коротышку Шиковича, болтающего в воздухе ногами в объятиях Яроша.— Пусти, черт! Кости переломаешь. Вот лацы! Клещи! Тебе не хирургом быть, а кузнецом. В жизни не видел такого врача… Отвяжись!Тяжело дыша, Шикович вывернулся из рук Яроша.— Валя просила каждый день делать тебе массаж. Вот видишь, сна как не бывало,— Валя придумает! А сама ленится даже зарядку делать. Я хоть каждое утро полчаса… ногами дрыгаю…— Вот именно — дрыгаешь. Мало толку от твоей зарядки.Ярош подошел и стал рядом, он был выше на целую голову. В городе, когда они вместе гуляли, на них оглядывались с улыбкой, а приятели подшучивали над ними. Но это не мешало их дружбе.С минуту они молча глядели на луг, где меж кустов мелькали пестрые халаты их жен и Наташи. Женщины шли к дубам, за которыми искрилось продолговатое зеркало воды. Это старица. Самой реки не видать, в незапамятные времена она отступила от леса на добрый километр. Виден только красный столб сигнального фонаря на берегу. Луг тут холмистый, перерезанный старицами, ручьями, канавами, берега которых заросли лозняком. На Езгорках стоят дубы. В заречной дали синеет лес. Слева из зарослей кустарника выглядывают стрехи хат. И все-таки нигде, даже в широком поле, нет такого ощущения простора и необъятности, как здесь, особенно если смотреть отсюда, сверху. Странно, но даже небо тут кажется выше, чем в любом другом месте. И видишь все сразу — зеленую землю и голубое небо. И воду. Пусть немного ее, но в ней отражена небесная глубь и дубы. А обернись—и дивный бор, сосна в сосну, обступил небольшую обжитую поляну. Ближе к ручью, который отделяет лес от луга, сосны уступили место дубам-богатырям, каких не много осталось в наших лесах. К самому бору притулились старые постройки лесничества — контора, домики лесничего, лесника, конюшня.Одинокая дача — это большое и немножко нескладное строение с разными по форме верандами, с мансардой только на одной половине — построена на границе леса и луга, под дубами. Шикович хвастался, что место выбрал он, позабыв, что Ярошу еще с партизанских времен известны были эти края.Шикович встал на носки, потянулся, подняв руки, глубоко вдохнул воздух.