В последнее время она спасается от подобных приступов мечтами о новой большой покупке — машине. Очень надеется, что машина изменит ее жизнь, омолодит ее, что ли. Они будут ездить не только в Гомель, но и в Минск, в Киев. В театры. В цирк. Она любила цирк Валя смеялась: «У тебя, мама, детские увлечения». Пусть детские... На курорт поедут. Как те, что каждое лето мчат по шоссе мимо Добранки — на юг, к солнцу, к морю. Часто у сельмага она обращала внимание на женщин, возвращавшихся назад, с моря, загорелых, красивых. Никому давно уже не завидовала, а им завидовала...Корней как тетка Федора — ест не приседая, все ему времени не хватает. Отрезал ломоть хлеба, намазал маслом, посыпал солью и к телевизору.— Сыночек, я подам тебе ужин сюда, в зал, — в комнату, где стоит телевизор и где стол накрывают в праздничные дни или ради гостей. Это любимая в семье и несколько необычная комната. Валя превратила ее в библиотеку и «музей». Подбила отца обзавестись книжными полками, накупила книг, картин, привезла из Киева глиняные горшки, кувшины, купила у немого пастуха Павла его удивительные фигурки из корней деревьев- Павел раздавал свою резьбу детям на игрушки, и мало кто раньше обращал на нее внимание. А когда Валя собрала, развесила их по стенам, расставила на Полках рядом с книгами — получился настоящий музей, Добранцы специально приходили посмотреть, из города художник приезжал, похвалил. Один ленинградский турист, ночевавший у них, предлагал неплохие деньги за эти фигурки. Тут и звери, и люди. Березовый корень напоминает женщину, идущую против ветра, и Валя однажды со смехом сказала: «Мама, это же ты!» — и очень любила эту фигурку. Таисия Михайловна, чем больше всматривалась в березовый корешок, тем больше соглашалась с дочерью: действительно, это она; суть не во внешнем сходстве — в характере. Она, маленькая, прыткая, не только вот так бегала в пургу к роженицам и больным, — она всегда шла против ветра, и в этом, наверное, ее счастье. Про другой — красный ольховый корень в виде согнувшегося над столом человека — многие добранцы шутили: «Астапович наш», хотя, казалось, ничего похожего. Покой, мудрость, усталость в этой фигуре. Таков и нынешний Астапович, хотя Таисия Михайловна помнит его другим.— Корнеечка, у меня блинчики с мясом в печи. В масле плавают.— Не хочу. Луковицу дай.Даже в этом они разные, дети ее, — в еде. Валя привередливая, каждый раз подавай ей что-то особенное, вкусненькое и при всей своей непоседливости не хватает кусок на ходу, а застилает стол чистой скатертью, тарелочки ставит, вилки, ножи красиво кладет — одним словом, сервирует, учит не только брата, но и ее, мать, культуре.Таисии Михайловне какое-то время было не по себе от дочкиной аккуратности и домовитости. Сама она не могла избавиться от одного недостатка, изводившего тетку Федору и не однажды вызывавшего снисходительное бурчание Ивана. При всем желании блеснуть перед людьми, при умении поддерживать в доме порядок, была она, как окрестила ее тетка, раскидухой. Могла сунуть на полку, за миски и горшки, дорогие продукты и забыть, продукты портились, и Тася без сожаления выбрасывала их. Два или три раза надетую кофточку, лифчик, туфли закидывала куда-нибудь за сундук или в шкаф, когда те появились у них, и там образовывались целые завалы измятой одежды.Валя, хотя и была аккуратная с детства, свыклась, видимо, с таким порядком в доме и школьницей не бросалась убирать по-своему. Но в культпросветучилище буд-то подменили девушку. Приезжая в выходные дни, на каникулы, она начинала с того, что расчищала не только тасины, но и Корнеевы завалы, наводила чистоту действительно как в музее. Сначала такая старательность дочери задевала Таисию Михайловну: «Подумаешь, год в Могилеве пожила и такой чистюлей стала. Яйца курицу учат». Валя же часто повторяла, что этим она воспитывает в первую очередь себя, проходит как бы практику, ведь, вернувшись работать в совхоз (она училась по направлению), будет не только веселить людей песня-ми и танцами, но и учить жить по-новому, культурно. Выходило, что мать ее, акушерка, не только не учила жить культурно, но и сама не умела так жить. Обидно было Таисии Михайловне. Но немного и стыдно стало, и она перед каждым приездом дочери начала наводить такой порядок, чтобы той нечего было делать. И Корней подтянулся: не бросал больше свои грязные кеды в зале под столом, книжки на место ставил.