— Каких это шпионов ты выявил? Американских, китайских? — без улыбки спросил Астапович.Иван, к удивлению комбайнеров и руководства, хохотнул так, как хохотал разве что после рюмки или над Валиными шуточками. Вспомнил, как засмеялась за завтраком жена, когда он сказал, что с Качанка надо штаны снять за вчерашнее. Вот бы Тасю сюда! Пусть бы полюбовалась и посмеялась, видя, как Астапович вынудил Яшку самого себя раздеть и высечь. Ай да мудрый старикан!Качанка возмутил Иванов смех, но запнулся он лишь на мгновение, может, только для того, чтобы подумать: «Подожди, чертов Батрак, я тебе припомню это». А потом и сам засмеялся:— Китайских не видел, Федор Тимофеевич, а куль-дюмовских знаем. И я, и вы. Одни, заливши память, плетут бог знает что, а другие на ус мотают, чтобы потом, перевернув все вверх ногами, ткнуть нам в нос. Вот так.— Слушай, — зашептал Щерба Ивану в затылок, — теперь я знаю, кто нам свинью подложил. Ты скажи, как сразу просветлели мозги. Будто опохмелился.— Если вы передовые, то и во всем должны быть передовые. И думать не только о своем брюхе!— Яков Матвеевич! — укорил Забавский.— Я, Александр Петрович, по-интеллигентному не умею, чтобы кругом да около. Я по-рабочему... Рабочий класс меня понимает.— Помнишь того патлатого, что за соседним столом сухую котлетку жевал весь вечер? Вот же гад! — шептал Щерба. — Нюх у меня собачий: хотелось мне погладить его патлы... Зря вы не дали...— О чести коллектива надо думать. Так вот. В век НТР управление требует оперативности, срочной информации. И тот, кто о деле думает, знает, когда эту информацию надо дать.Забавский усмехнулся, покивал головой, снова склонился над своим блокнотом и что-то записал.— Для вас старались. Для славы вашей. Верили в вас — передовики не подведут. А вы? Что, Щерба, прячешься за спину Батрака? Стыдно глядеть в глаза?— Кого мне стыдиться? Тебя? Я Любы своей не стыжусь.— Конечно. Когда тебе было стыдно?! С тебя что с гуся вода. Но ты, Иван Корнеевич, член бюро, бригадир...Батрак не выдержал:— Подожди, Яков Матвеевич. Как раз кругом да около ты ходишь... Давай проще, как ты говоришь, по-рабочему, без загадок, а то мы никак не сообразим, что к чему... Мы что — плохо работали?— Как вы работали — я сказал. Но чем кончилось все? Из-за языков ваших. Знаете? Пшиком.— Ну-ну-ну...—постучал пальцами по столу Астапович.— Виноват, не то слово. Но неизвестно, кто теперь будет первым — мы или... люди...— Вот когда вспомнил... шофер из колхоза «Искра» то был, мы с ними соревнуемся. Вот же гнида! Шпион! Пусть в другой раз зайдет в наш кульдюм! Я посмотрю, как он выйдет оттуда, — шепот Щербы щекотал ухо. Ивану снова захотелось рассмеяться, он представил себе, что произошло; удержал его вопрос Забав-ского:— А комбайнеры ли в этом виноваты?Качанок замолчал, недобро взглянул на парторга, потом повернулся к Астаповичу, видимо ожидая поддержки от него. Но тот молчал, лицо его ничего не выражало, словно окаменело всегда подвижное, с живым выражением директорово лицо. Своим молчанием Астапович вынудил Качанка на нелегкую для него самокритичность. Загнанный, как говорят, в угол, Яков Матвеевич озлобленно кивнул Забавскому:— Ты всегда сбоку, всегда безгрешный. Роман пишешь. Что ж, давай, вали на нас с Кузей. У него вон какие плечи. А я все видел.Махнул рукой и сел.Богатырь агроном ссутулился, как под непосильной Ношей. Какой-то момент стояла настороженная тишина — от неловкости или от ожидания дальнейших событий. Пока вдруг не поднялся Астапович — с трудом оторвал свое грузное тело от кресла, поморщился от боли, тяжело вздохнул: