Он сам видел, что привезли обед, но есть совсем не хотелось, а главное, его вновь почти испугало, что нужно быть рядом с людьми. А ведь он любил коллективные обеды в поле, когда можно поговорить о серьезном — о работе, об урожае — и пошутить, посмеяться вволю. Да и еда была вкусная. Давно заведено Астаповичем: механизаторов, шоферов в жатву кормить по высшему разряду и такими обедами, каким могли бы позавидовать завсегдатаи столичных ресторанов.Обеды готовились в том же сельповском кульдюме. Но разница была большая между теми обедами, которыми кормили приезжих шоферов, туристов и своих пьянчужек, и теми, что вывозились в термосах в поле. Эти обеды варились в особых котлах из продуктов совхоза. Сам председатель сельпо держал под контролем их приготовление, доставку, знал: пожалуйся механизаторы, и торговая карьера его бесславно окончится — Астапович не простит. Так уже было с некоторыми сельповцами. А между тем не ради шутки говорили: Яков Качанок, будучи председателем сельпо, понравился Астаповичу именно тем, что кормил механизаторов отменно, с хорошей выдумкой.За каналом оставался еще порядочный клин, гектара на три, а Иван гонял комбайн так, будто надо было сжать последний участок перед дождем.Комбайны по ту сторону канала стояли в ряд на краю поля, возле кучки березок, оставленных кем-то из умных мелиораторов для красоты и теперь, после осушки болота, разросшихся на своем бугре. Там, под березками, Катя накрывала на «стол». Иван знал, что его ждут, без него не будут обедать, видел, как жадно посматривает в ту сторону Володя, и все никак не мог остановиться: появилось чувство, что стоит ему сойти с заветного мостика комбайна, оставить залитое солнцем поле ячменя, и он сразу ступит в то черное обугленное прошлое, неожиданное напоминание о котором причинило такую боль. Щерба, да и другие не могут во время обеда не говорить о возвращении Шишки, для села это событие — с «того света вернулся», и он страшился их разговора, боялся, что рассуждать они будут спокойно, терпимо, может даже весело, у них эта боль не болит ужасы войны испытал разве что фронтовик Коржов. Щерба, подвернув штаны, «форсировал» обмелевший канал и стал в ячмене перед Ивановым комбайном, раскинув руки. Иван вынужден был остановиться.— Чего лезешь под машину, дурень щербатый? Федька выставлял свои щербины, как иная модницазолотой зуб — смеется, когда не надо, лишь бы показать золото.— Лучше скоси меня, чем умереть от голода. Кишка кишку догоняет. Слышишь, урчит? Как мотор.Володя засмеялся, вмиг очутившись рядом со Щербой.— Обедайте без меня.— Это ты для кулажцев стараешься? Пошли они! Задаваки! Когда-то ета Кулага, что теперь «Искрой» стала, старцев поставляла... Погорельцами прикидывались — оглобли обжигали и ездили ажио на Украину... А теперь в передовики лезут. Орденов нацепляли до пупа — и все им мало. Не приедут. Не бойся. Дед придумал про комиссию, чтобы нас завести на полный разгон и на Яшку с Кузей страху нагнать. Здорово он их отчихвостил. Так и я не сумел бы. Деликатненько так, культурненько розгой по вентилятору...Федькина болтовня и мертвого расшевелит.— Не хочется мне есть.— Не дури! Всем хочется, а ему не хочется. Пошли, а то отобьешь у хлопцев аппетит. Ты у нас — вместо ста граммов. Увидим тебя — веселей зубами работаем.Есть действительно не хотелось. Более того, когда помыл руки и прилег на брезент, посредине которого на белой скатерти Катя красиво, как на приеме зарубежной делегации, расставила тарелки с ярко-красными, будто налитыми кровью, помидорами, огурцами свежими и малосольными, холодной телятиной, бутылки с напитками, Иван почувствовал непривычную усталость, расслабленность, хотелось вытянуться, закрыть глаза и провалиться в спасительный сон. Но разве уснешь под болтовню Щербы? Встревожился отсутствием Корнея, хотя догадывался, что сын мог поехать на обед домой, чтобы не сидеть рядом с трепачом Щербой, который своими глупыми шутками не дает парню покоя. Над Володей не издевается, этот умеет посмеяться сам над собой, подыграть Федьке, а то и огрызнуться.