— Когда? После уборки?- Мост не на один день нужен. Ерунда твой мостик. Есть дело поважнее. Слушай...Батрак слушал нетерпеливо. Нетерпение свое выдавал тем, что газовал, несколько раз включал скорость, готовый сорвать машину с места. Но тогда Качанок клал свою руку на баранку, на Иванову руку, одним этим ласковым прикосновением останавливал шофера, доказывал: нехитрый маневр необходим не только им — всему совхозу, опоздать со сводкой — значит умалить работу большого коллектива, потому лучше рапортовать с опережением, что и делают умные люди, пока дураки ворон считают.— А что премию твои ребята заслужили — тут и говорить нечего! Сам так думаешь!Кузя стоял возле машины, вдыхал аромат ячменя и смрад бензиновых выхлопов, слушал тираду Качанка, краснел от своего вынужденного участия в не очень чистом деле, но и восхищался «рабочкомом»: ловко умеет убеждать, прирожденный агитатор!Иван, словно разозлившись на машину, которой не терпится поехать, выключил газ. Сказал спокойно, мягко:— Хреновиной вы занимаетесь, ребята. Не сниму я комбайны из-за премии, хоть вы и высокие начальники. Пусть Астапович прикажет.Качанок знал, что Астапович такого приказа не даст, и потому разозлился. Повалился на баранку, на руки Ивана, выглянул из кабины, позвал своего молчаливого напарника:— Сергеевич! Полюбуйся на этого диктатора! Дай такому власть — ни с кем не посчитается, никакой демократии не признает. Всех скрутит в бараний рог.Иван включил зажигание и выжал педаль сцепления. Но Качанок не дал ему тронуться, нажал на кнопку сигнала, засигналил как по тревоге. Закричал:— Нет, стой! С народом посоветуйся, как мы посоветовались. Послушай, что тебе народ скажет.Комбайны шли в их сторону.Батрак незло выругался и вылез из кабины. Ничего плохого о народе — о своих друзьях-механизаторах — он не думал, люди работящие, но хорошо знал, что ни Щерба, ни старый, праведный, как сама совесть, Коржов, ни матерщинник Бойко, ни молодой Кунцевич от премии не кажутся, и он со своей принципиальностью может истолковать отношения не только с начальством, но и с товарищами по работе. Что о нем скажут, если их лишат премии? От премии только в кинофильмах отказываются Конечно, если не заслужили — дело другое. Иван особенно не переживал, не нервничал, профессия приучила в любой ситуации оставаться спокойным. Да и жизнь... она не в первый раз вынуждает где-то поступиться своими убеждениями. В конце концов это мелочь. Не было бы худшего. Но, заметив бегущего Корнея, конечно встревоженного необычным сигналом, неожиданной остановкой отцовского «ЗИЛа» перед мостиком, сказал недовольно, с упреком:— Перед сыном неудобно... такую вашу...Да уже рядом стоял Федька Щерба, физиономия его цвела, как подсолнух, зияли щербины во рту.— Хе... Парня твоего я сейчас пошлю в лес за малиной. На закуску. У меня сегодня с утра нос чешется. Я все думал: что будет? Люба поднесет фигу или Катя чарку? Так чарка ж будет, браточки! Вот нос! Все чует!Качанок пересел в кабине на место водителя, оперся на баранку, весело смеясь над шуточками Щербы и чувствуя себя победителем.Подошел Корней. Щерба сказал ему:— Слушай, Батрак. Пока мы бункеры заполняем, сбегай в лес за малиной. Туда, я видел, Нюрка твоя пошла. Может, за пазуху слазишь. А то переспеют ее груши.Парень покраснел и, сконфуженный, ничего другого не придумал в ответ, как буркнуть: