— Полдня премию получали. А теперь смачивают.— Где получали? В поле?— Из области премию привезли.— Большая премия? Сколько вы с отцом получили?— Не видел я их премии. Я хлеб на ток повез.Непонятна была Корнеева досада. Не иначе как мужчины опять смутили его своими скоромными шуточками. Нашел над кем потешаться зубоскал Федька, проходу не дает. Нужно сказать Любе, чтобы угомонила своего щербатого трепача. А премия, наверное, большая, раз из области, не повезут же оттуда по десятке. Конечно, Иван получил больше всех, никто лучше его не работал на уборке, да еще вдвоем с сыном.Иван хозяин бережливый, лишнее редко перебирал; во всяком случае, никогда она не боялась, что муж не принесет зарплату домой. Но и скупым его никто не считал, она тем более. Случалось, он и широко размахивался. Премию эту неожиданную может всю у Кати положить. Широкая душа, всех будет угощать, кто только ни зайдет в кульдюм.Тасе жалко стало денег: нужны они сейчас больше, чем в дни их бедной молодости. Другие запросы сейчас, другие расходы.— Пошел бы ты, сынок, привел его, а то боюсь: не вы, а сельпо будет с премией.— Чего захотела! Пойду я!.. Пьяного Щербу не видел, что ли?Не пойдет, это Таисия Михайловна хорошо знала, просто так сказала, по инерции какой-то. И сама она не пойдет. Ни разу еще не унизила ни себя, ни его, Ивана, не то что ссорой — упреком на людях, ни разу не пыталась выпившего увести из компании. У нее есть гордость, интеллигентность. Говорят, шляхетский гонор. Пусть шляхетский. Пусть «пани Туся». Но завидуют ей не только деревенские бабы — интеллигентки многие, учительницы, агрономы... И она теперь совсем не жалеет, что не сбылись ее девичьи розовые мечты...Двадцать два года назад появилась в Добранке молоденькая акушерочка, маленькая, бойкая. Куколка. Мотылек из чужих краев. По тому времени — не бедненькая, два чемодана нарядов привезла. По три раза на дню переодевалась. И летала по селам пестрой бабочкой, очаровывала парней необычной яркостью красок. Легенды стали сочинять о количестве ее платьев. Акушерка заморочила голову многим парням. Приезжали на танцы из соседнего сельсовета, драки устраивали с добранскими ребятами. А она один вечер с одним пойдет, другой — с другим. С лесничим, только что кончившим Ленинградскую академию, с учителем, с летчиком, что на побывку приехал, со студентом киноинститута, будущим артистом... За каждого из таких женихов любая девушка зубами держалась бы. А Тася меняла их, как перчатки.Женщины сначала полюбили акушерку: в то первое послевоенное десятилетие немало рожали, а она хотя молоденькая, только из училища, но дело знала, И павное, внимательная была, заботливая, каждую навещала, каждого ребеночка патронировала. Сплетниц хватало не только среди деревенских баб, но и среди тех мужчин-интеллигентов, кто ухаживал за ней и кому она дала отставку. Правда, девчата, хоТя многим из них она была опасной соперницей, да и молодые женщины защищали Таську: когда ж и погулять, как не теперь? Да и дураков парней почему бы за нос не поводить?А Тася все больше удивляла село. Подвез ее как-то из Селища, от роженицы, на тракторе Иван Батрак. И в тот же вечер она, подняв юбкой ветер, пронеслась мимо будущего киноартиста в польке с трактористом — сама пригласила. Иван, как все парни, ходил на танцы, обнимал девчат, провожал иногда иную, но определенной, той, кого могли бы назвать его невестой, у него не было. К акушерке, конечно, до того дня и подойти боялся. Пропахнувший мазутом, самый бедный на селе, в дешевом сельповском грубошерстном костюме, он и не мечтал даже, что такая красавица может обратить на него внимание. Сам удивился, как у него хватило смелости, догнав ее на лесной дороге, остановиться и предложить подвезти. Она сказала: «Запылюсь я». Он ответил: «А у меня мешок есть чистый, из-под огурцов. Я накрою вас». Она засмеялась, представив, наверное, как будет выглядеть, накрытая мешком. Достала из своего саквояжа беленький медицинский халат, надела его и смело полезла на трактор. Живя в большой бедности, Иван берег тогда каждый клочок ткани и поэтому испугался за такой халат: она не только запылит, но и загрязнит его. К тому же в халате акушерка становилась еще более загадочной, далекой, недоступной, как звезда, для него, простого тракториста. А она примостилась рядом, не боясь измазаться о его замусоленную одежду, и начала рассказывать, что тут, в Селище, она с ночи, принимала роды, ее угостили вином и у нее кружится голова и хочется спать. Но Ивана поразило не вино, а то, как она рассказывает о родах, вплоть до того, какое было осложнение и как она справилась с ним. Рассказывала не стес-