«Сало хоть бывает в доме?» — спросил Шишка.Сала нам с Анькой мама иногда давала по маленькому кусочку, всегда на ужин, но наказывала на улице не хвастаться, что мы ели сало, сейчас, мол, много голодных, а голодный невольно делается вором, заберутся в чулан — последнее украдут.«Нет, дядечка, сала нет».«И никогда ты его не ел?»«Ел. Давно».«Когда давно?»«Когда войны не было».Лапай покрутил головой, странно как-то усмехнулся, но похвалил:«Умный малец».«О, брат! Батракова порода! Отец у него — голова!» Не понравилось мне, что их так интересует, едим ли мы сало.И Шишкина похвала отцу тоже не понравилась. Чтобы полицай хвалил моего батьку, который на фронте, воюет против немцев! Снова почувствовал ловушку, хитрость. Мед их лизнул раза два — для приличия.«Что ты так мало ешь? Хочешь — соты соси, хочешь — ложкой черпай, смотри только, чтобы пчела не ужалила в язык».«А на пузе не выступит?»«Что, что?» — спросил Лапай.«Он боится, что мед выступит на животе».Лапай зашелся смехом, повторяя:«Милые дикари! Вот где глушь!»Они ходили вокруг меня, как коты вокруг горячей шкварки, приглашали есть мед, говорили ласковые слова. Хотели, чтобы я размяк, осоловел от меда, чтобы подружился с ними, чтобы мне захотелось заходить в школу чаще. Да им помешал третий полицай — Кулешонок, тоже наш, добранский, самый молодой, перед войной семилетку окончил. Дед Качанок называл его «свинячий хвост», говорил, что этот дурачок первый наскочит на пулю, может, даже на свою. Так оно и случилось: перед приходом наших его расстреляли каратели, за что — так никто и не узнал, родители пытались доказать, что он был связным с партизанами, но не нашлось ни одного партизана, который подтвердил бы это.Кулешонок ворвался в комнату запыхавшись.«Где он?» «Кто ?»«Тьфу ты! Вот гад Лубок — сбрехал, что вы партизана поймали. Я думал — правда. Летел как на пожар. Чей это такой бандит? Аленин?»Он меня хорошо знал, Кулешонок этот, жил напротив, через улицу. Обиделся я очень, разозлился за бандита. Поднялся с табурета, вытер рукавом липкие губы. Кулеоюнка я боялся меньше других полицаев. Совсем не боялся. Сжал кулачки, готовый драться.«Я тебе не бандит!»«Ты скажи, где твой батько?»Я осекся, замолчал. И все сразу смолкли. Я понял: ждут моего ответа. Но мать ни от кого не скрывала, что отец на фронте, в Красной Армии: когда началась война, почти всех молодых мужчин призвали. Мать говорила, где хозяин, и гадалкам, и тем, городским, что меняли вещи на крупу и картошку, и даже итальянским солдатам, которые, когда стояли в селе, никого не тронули, но украли много кур.Потому я ответил смело, с гордостью:«На фронте мой батько, в Красной Армии».«А кто к вам по ночам ходит?»«Никто не ходит».«А чего ж ета у твоей матки пузо растет? А-а?» — и захохотал.Деревенский мальчик, я уже знал те тайны, которые долго прячут от детей. Знал, что детей не приносят аисты. Знал, что без отца мать не родит мне братика или сестричку. Родить может только Верка Макуха, к ней ходят полицаи и немцы, и все бабы плюют в ее сторону, не здороваются и проклинают, потому что муж ее тоже на фронте. Да чтобы этот «свинячий хвост» сравнивал мою мать с Веркой!От страшного оскорбления кровь ударила в голову, затарахтело сердечко, и я, наверное, бросился б на Кулешонка или швырнул бы в него миску с медом, но Лапай опередил меня. Подскочил и дал Кулешонку кулаком в живот так, что тот отлетел к стене, согнулся в три погибели, заскулил как собака: