Ивана не просто удивило, почти испугало, что после его слов в машине Шишка все же осмелился вернуться в Добранку Напрасно он утешал себя, Тасю, что полицай больше не вернется и они навсегда забудут о нем. Нет, невозможно, выходит, забыть. Теперь все... работа, жизнь связаны с ним. Та же авария... Если его раскритикуют в отчетном докладе, это будет не просто больно, это унизит его, загонит, как говорят, в угол и... лишит права обсуждать другие дела, в которых - его жизнь, его счастье.Взяло вдруг зло на Качанка, на Забавского, даже на Астаповича — был человеком, товарищем, а стал богом, с высоты своей не видит, что делается вокруг! Но тут же устыдился своей злости никогда он не настраивал себя против своих товарищей по работе.Увидел в окно бегущую Тасю. Спешит, конечно, чтобы собрать и проводить его на собрание. Подумал сначала со снисходительной иронией. «Будет собирать, как в Москву на съезд». Потом вспомнил о парадном костюме и почувствовал раздражение и против жены, упорное несогласие с ней.Тася вскочила в дом запыхавшись, с порога объяснила, почему задержалась.- Комиссия у нас из облздрава. Такая занудливая баба. Не то что тетя Дуся. Для этой неважно, как мы работаем, важно, как мы записываем истории, планы. Не понравился ей мой план патронажа детей. А что тут записывать? Патронировать надо. Чаще смотреть, учить матерей...Иван видел: рассказывая о занудливой проверяющей, Тася пристально осматривает его - как собрался. А его успокоил один вид жены, так было не однажды. Но он ожидал ее слов о костюме и готов был заупрямиться. Однако Тася, высказав свое несогласие с методом проверки, тихо вздохнула, как бы озадаченная тем, что есть такие проверяющие, и спросила озабоченно — Ел?Ивану стало стыдно за свое раздражение, но по-новому тревожно от догадки жены - почему он не пожелал одеться по-праздничному. Установилось то молчаливое взаимопонимание, которое сближает больше, чем любые самые высокие и ласковые слова. Он так же, как она, потаенно вздохнул, рассказав одним вздохом, с каким настроением идет на собрание.— Не хочется мне.— Поешь, Ваня. До полночи же будете заседать. — И попыталась пошутить — Поговорить вы умеете. Один Яшка может на весь вечер завести пластинку, — но, увидев, что при напоминании о Качанке Иван нахмурился, осеклась. - Поешь, Ваня. Я тебе яичницу приготовлю.— Нет, не хочу Давай простокваши выпью. Сушит что-то во рту Обедал в городе — селедку съел.Тася, не сбросив модный плащ, кинулась в погреб и вмиг вернулась с запотевшим кувшинчиком. Деревянной расписанной ложкой сбросила в стакан сметану (со сметаной Иван не любил) и наложила в большую кРУжку синеватой, густой, пластами снималась, простокваши.— Ваня, давай купим корову. Он искренне удивился:— Ты что это? Скучно стало? А машина?— Машина подождет Ты знаешь, не могу привыкнуть к чужому молоку Не могу пить некипяченое!— Чистюля! Шляхетская у тебя кровь. Правду говорит Валя, что ты из рода Радзивиллов.— Трепачка твоя Валя. Распустил ты ее, — упрекнула его, а сама засмеялась радостно, вспомнив дочкины остроты и шутки.Иван вдруг догадался, что о корове Тася завела речь неспроста, с хитростью — чтобы отвлечь его от мыслей, из-за которых он идет на собрание не с обычным настроением.Плащ ему подала все же новый, и он не возразил, послушно оделся. Уже был у двери, когда Тася тихо окликнула: