— Не дурите, хлопцы. Выпейте за мое здоровье.— Много ты захотел! Если тебе будет икаться — знай, это мы тебя склоняем, твою печенку поминаем.— Закусывая бычьей. В мастерскую вошла Таисия Михайловна. Молодыемеханизаторы немного смутились: не слышала ли акушерка те соленые словечки, которыми они приправляли свои шутки? Федор Щерба сразу пошел в атаку на неожиданную гостью:— А-а, кума! Теперь все ясно! Подойди, подойди ближе! И отчитайся перед рабочим классом, как ты испортила нам человека.— Я? Кого? Ивана? — растерялась от неожиданности Таисия Михайловна, но, зная, как нужно говорить с этими зубоскалами, игриво сверкнула глазами: — А я как ни осматриваю, как ни нюхаю, не чувствую, чтобы он испортился. Свеженький. Такой же, каким был всегда. Как раз в силе.Молодые хохотнули. Но Щерба не улыбнулся, он не шутливо, а совершенно серьезно накинулся на женщину— Был человек как человек... А что ты из него сделала? Кошель с деньгами! Машина тебе свет закрыла. Кулачка!— Это я кулачка? — Таисия Михайловна побледнела от обиды, но все еще шутила: — Ах ты, дорогой мой куманек, скажи людям, сколько ты моей горелочки попил Я за эти деньги три машины купила бы!То, что Федька часто угощался у отзывчивой «кумы»* все знали и потому весело засмеялись, слушая его ссору с акушеркой.Таисия Михайловна, догадавшись, что тут произошло перед ее приходом, обрадованная за мужа, за твердость его характера, обозленная на Щербу — упрек в скупости задел ее, сделала «широкий жест»:— А ну, пьянчужки, пойдем к нам. Я напою и накормлю вас получше вашей Кати.От такого поворота некоторые мужчины смутились, начали по одному исчезать за молоковозом, стоящим на яме, на ремонте.Даже Щерба сконфузился, сказал примирительно:— Накормить ты можешь. Но не ущемляй свободу человеку. Все вы, бабы, расисты, а мы у вас негры. Люба моя — это ж, браточки, настоящий Смит.Таисия Михайловна, у которой приглашение вырвалось не только в полемическом задоре, но и от щедрой натуры, от хорошего настроения после разговора с Валей, не отступала от своей затеи: а почему действительно в такой день не сделать маленький праздник товарищам Ивана по работе, «рабочей гвардии», как называет механизаторов Астапович? Давно уже в их доме не было гостей.— Что это вы разбегаетесь, как мыши? —И тут же хлестнула по Щербе: — Ты — негр ? То-то я смотрю, от чего ты почернел? От Любиного гнета или от «чернил»?За молоковозом весело смеялись молодые.— Ну ты, разошлась! — хмуро, без улыбки, упрекнул жену Иван, — Пойдем домой.Таисии Михайловне стало обидно, что Иван не поддержал ее приглашения, даже не повернул его на шутку и поставил ее в неловкое положение перед людьми. Никогда она не бросала слов на ветер, что говорила, то и делала.Выручил тот же Щерба:— Веди своего святого. Пои молочком. Соску ему дай. Был человеком, а стал...—и, не досказав, кем стал Иван, безнадежно махнул рукой.Вспомнив, с чем шла, Таисия Михайловна обрадовалась, что мужчины не приняли ее приглашения, что они пойдут домой с Иваном вдвоем. А то пришлось бы ожидать, пока заводилы эти разойдутся. Пусть сидят у Кати. Что их тянет туда? Странная психология у мужчин! Даже такой упорядоченный дом, как у них, и стол, который мог бы ломиться от закусок, они всегда готовы променять на прокуренный кульдюм, на сельповские огурць, и на котлеты, не пахнущие даже мясом.Вышли из мастерской. Тася засмеялась — у нее было такое ощущение, будто она обыграла слесарей и шоферов в карты, оставив их в дураках. Иван удивился: