Мария Коржова, представив, что сосед ее (через два двора живет Шишка теперь) стрелял в детей, ойкнула:— Ой, божечка"Зал снова колыхнулся, и людская волна как бы прибилась к самой трибуне, современной, полированной, за которой Иван Батрак снова захлебнулся вслед за старой женщиной, сочетавшей свою принадлежность к партии, исключительно честную работу на ферме с тайной верой в бога.— Никто, конечно, не знает, был ли там, в Хуторянке, Шишка, стрелял ли в отца моего. Но никто мне и не докажет, что не сидел он в седле, не гнался за ним. Можно представить, как ему хотелось убрать Батрака, который приходил отомстить за семью, который никогда бы не простил... нашел бы убийцу и в Европе и в Сибири... Шишка свое получил, хотя черт его не взял. Вернулся через тридцать пять лет. Здоровый. С деньгами. Я знаю, за одно и то же второй раз не судят. И я свои руки не замараю. Но... дышать с ним одним воздухом мне тяжело товарищи! Не могу!.. Поймите...— Понимаем. Иван! — крикнула из зала Ольга Даниленко.— Я вот слушал Александра Петровича... Хорошо он говорил про историю, про память нашу о тех, кто не только под обелисками лежит, но и на кладбище нашем... кто на трудовом фронте жизнь свою положил. А я, конечно, товарищи, о своих думал... о матери, об отце... А еще я думал, товарищи, про надпись ту на самом большом в мире кладбище в великом городе-герое. Помните? «Никто не забыт, ничто не забыто»! Ничто! Так почему же мы забываем, товарищи! Некоторые готовы уже целоваться с этой сволочью фашистской... Как мой дружок, сын офицера, который где-то под Калининградом лежит, — Яша Качанок.Людская волна отхлынула от трибуны, разбилась, пс катилась в разные стороны.Качанок сначала понурился, испугавшись людсі глаз — все взгляды скрестились на нем, — но потом вскочил с видом задиристого петуха, с угрозой бросил Ивану:— Думай, о чем говоришь. Не разводи... - но не досказал, чего не разводить, почувствовал, что зал настроен против него.- Я думаю, Яков Матвеевич, думаю. Ты знаешь, сколько я передумал, когда ты послал меня с Шишкой за каким-то реле? Шишка помощником твоим стал, доставалой, леваком. Пусть бы народный контроль проверил. как вы доставали эти ненужные, как ты сам сказал, реле. Я не оправдываюсь, но, возможно, из-за мыслей тяжелых я и аварию совершил, первый раз за все годы работы на тракторе, на машине. А ты говоришь: я не думаю. Нет, Яков, я думаю. Вот тебе еще факт. Может. и тут ты хотел помочь своему помощнику... Правда, уже руками Лукашова. Этот наш префект, как его учитель Богатенков называет...- Не черни людей! - сипло крикнул Качанок.— Какое ж тут черненье? Шутка... Ну, да ладно, Ларион Петрович пусть извинит, он сам любит пошутить.. Только ему с этой трибуны уже говорили, не я первый К нему вдовы по два года за шифером ходят, как та же Матрена Солодкая из Горностаев. А некоторые из мо лодых, пронырливых с ходу получают и лес и шифер. Да я не о них... Если хороший человек строится, работяга не жалко, пусть получает. Я — о нем... о Шишке... Доб ренький наш председатель сельсовета выдал полицаю справочку на покупку дома в «Колхозстрое». За дВенад цать тысяч! Дай ему, Лукашов, усадьбу Крупянкова. Напротив меня... чтобы я смотрел на его дом, любовался До чего же мы дошли, товарищи? Где наша заповедь: «Никто не забыт, ничто не забыто»? Я и вам скажу. Александр Петрович. Вы тут хорошо говорили, правиль но все. А подумали вы, идя по улице с Шишкой... был такой факт, и люди заговорили об этом... Не знаю, может, вам захотелось посмотреть на него вблизи, расспросить... для книги своей... в душу ему залезть... образы же вам всякие нужны... Я вас понимаю... А что могли подумать старики, помнящие Шишку? И молодые, те, кто. может, лишь краем уха слышал про расстрел семей... Думаете, мне раньше хотелось рассказывать о пережитом"" Я тоже старался забыть. А забыть нельзя! Нельзя, това рищи! Так вот, Александр Петрович, некоторые подумали: если сам парторг гуляет по улице с бывшим полиЦаем, значит, простили ему, значит, и забыть можно... не все можно помнить вечно. Разве не так?