Шишка сказал про гостевание будто бы с удовлетворением: погулял, мол, повеселился. Но потом, в тот вечер, молился дольше, чем обычно, и в молитве Анне почудилось «смятенье духа», тревога, страх. Она пожалела отца: неужели он так прожил все время, все тридцать пять лет? Да такой жизнью можно искупить любые грехи!— «Посмотри на врагов моих, как много их и какою лютой ненавистью они ненавидят меня».У Анны от слов этих холодело внутри.— «Не удаляйся от меня; ибо скорбь близка, а помощника нет».«Я твой помощник, я!» — хотелось закричать Анне, она молча повторяла за отцом слова молитвы.— «Не предавай на произвол врагам моим, ибо восстали на меня свидетели лживые и дышут злобою».Марина готовила ужин, топила печь, настолько низкую, что ставить или вынимать ухватом чугунки приходилось на коленях. Она явно нарочно гремела ведрами, чугунами. Не любила она мужниных молитв, не верила в их искренность.Анна несколько раз бросала на мать гневные взгляды, но Марина делала вид, что не видит ее недовольства, и гремела еще больше. Стала вдруг передвигать лохань. Хотя куда ее в такой избенке можно передвинуть?Шишка только вздыхал, однако молитвы не прерывал, наоборот, стал выговаривать более отчетливо:— «Суди меня, господи, по правде моей и по непорочности моей во мне».При этих словах Марина засмеялась. Натуральным образом. Звонко. Как комсомолка какая-либо, услышав молитву.Шишка вздохнул и перешел на шепот А Аннавозмутилась— Ты что это? Что тебя смешит? Что человек молится?— Много же он нагрешил, коли так молится, так просит бога.— Прости ее, господи, сама не знает, что говорит,-внешне спокойно, но подчеркнуто, с внутренним звоном от гнева, сказал Шишка.А Анна истерично закричала.— Как тебе не стыдно? Как тебе не стыдно? Старая женщина! А ничего у тебя святого нет. Ни любви, ни жалости, ни бога. За это мы и мучились... Дай нам пожить!Дай!Марина повернулась к ним, подняв ухват, как бы заняв позицию для обороны. Сказала сурово, жестко, редко так говорила с Анной, единственным близким человеком .— Нет, дочка, не оттого мы мучились. Не оттого! Не из-за меня. Жалость у меня есть. К тебе. К людям. -Помолчала, подумала. Шишка втянул голову в плечи, ожидая удара от жены, что было неожиданностью для него - слишком покорной была Марина все время; возвращаясь сюда, был уверен — не выгонит, простит. Но Марина и тут не ударила, горестно вздохнула: — К себе у меня только нет жалости. К себе. Себя казню. А жить — живите. Я вам не мешаю. — И, с грохотом бросив ухват в угол, вышла из хаты.Иван любил партийные собрания, ибо разговор на них, за редким исключением, шел о делах серьезных, конкретных, имевших непосредственное отношение к его работе и жизни всех добранцев. Немало важных вопросов обсуждалось и на других собраниях. Но на профсоюзных было многовато бытовизма, конфликтности, шума, на производственных совещаниях — технологии, текучки, будничности. В стиле партийного собрания чувствовалась директивность и некоторая торжественность. В президиум обязательно выбирали Астаповича и парторга. Часто присутствовали представители райкома, а изредка — и области. Его, Ивана, тоже иногда выбирали в президиум. Потому приходил он на партийные собрания в выходном костюме, при галстуке. Да и не один он. Разве только в посевную или жатву, когда на учете каждая минута и когда собрания собирались экстренно, механизаторы заявлялись в спецовках, пропахших соляркой и бензином.