— Так, Иван Корнеевич, — неожиданно громко сказал Забавский. — И я прошу прощения. Не подумал.Иван распалился. Сначала волновался — даже лица людей расплывались и у самого до тошноты горячо было в животе. Потом волнение перешло в злую решимость довести рассказ до конца, высказать все, что наболело в душе. Пусть бы при такой его решимости кто-то попробовал возразить ему, прервать... Не побоялся б тут и самого Астаповича, не пожалел бы. Но слова парторга смутили. Будто на неожиданное препятствие наскочил. Умолк, повернулся к президиуму. Увидел, что все сидящие за столом смотрят на него то ли с удивлением, то ли с сочувствием, и растерялся еще больше. Подумал, что ему стоит как-то ответить Забавскому. Но что нужно говорить в таких случаях? Не было у него слов, не думал, что кто-то может попросить прощения за свое отношение к Шишке. Решил, что самое разумное больше ничего не говорить. Главное высказал, хватит!— Вот и все мои слова сегодня. — И, уже выйдя из-за трибуны, в проходе между рядами кресел тоже извинился:—Простите, что не про хозяйство говорил.Кошуба шепнула Качанку, чтобы объявил перерыв. Нужно дать разрядку, паузу, пусть остынут люди. Да и самой необходимо собраться с мыслями, выработать тактику дальнейшего ведения собрания. Ситуация нелегкая. Чувства у секретаря райкома, у женщины, матери, были противоречивые. Она понимала Батрака. Но что ей скажут, если отчетное собрание большой организации сведется лишь к тому, о чем говорили Забавский и Бат1 рак? Идеологические проблемы важны, конечно, но это: все же вторичное. Главное — базис, итоги хозяйственного года, ввод комплекса, который придется заполнять скотом, осваивать в зимнее время, что, безусловно, создаст трудности. Такой наказ давал ей первый секретарь: серьезно обсудить с коммунистами совхоза все аспекты завершения и освоения комплекса.Из душноватого зала все высыпали на улицу — покурить. А некурящие — послушать, что будут говорить в «кулуарах». Одна Марья Коржова осталась неподвижно сидеть в первом ряду. Воспоминания Ивана о смерти отца напомнили ей сыновей, двоих, не вернувшихся с фронта. Иван хотя бы знает, как умерли мать его и отец, а она и того не знает — как умирали ее сыночки, на Петра, правда, пришло извещение, что погиб он смертью героя в боях за венгерский город Дьер и похоонен в братской могиле в том же городе, а на Павла [, похоронной нет; где он положил свою светлую головушку, когда — никто не знает, видимо, тогда еще, когда пх Добранка под немцами была и похоронки некуда было посылать.Кошуба, Астапович, Забавский, Качанок, Лукашов пошли в кабинет председателя сельсовета.Тамара Федоровна подошла к столику в углу, спросила У Лукашова:— Воду у тебя хотя бы меняют, хозяин?— Свеженькая, Тамара Федоровна, сам наливал перед собранием.Жадно выпила целый стакан. По тому, как спросила о воде, с какой интонацией, как пила, Качанок понял, что секретарь райкома недовольна. Неудивительно: куда собрание повернулось! Но против кого ее гнев: против Батрака? Нет, вряд ли, не станет она валить вину на простого шофера, баба умная, хитрая. На него, Качанка? Но кто задал тон? Кто захотел показать свою оригинальность?Все молчали, не смотрели друг на друга, словно виноватые. Только Астапович, сидя за столом председателя и делая вид, что занят рисованием бочек или колес (всюду, где сидел, директор оставлял рисунки бочек или колес с узорными спицами, над этим его пристрастием к круглому посмеивались), с хитрым прищуром следил за каждым из присутствующих, стремясь увидеть лицо каждого и догадаться, кто о чем думает. Раздражало его немного, что Забавский схитрил: взял с полки книгу» листал ее, стоя к столу спиной. А еще не нравилось, что молодая красивая женщина, не по-женски, по-мужски размашисто шагая, ходила по кабинету, от стола к дверям, слишком явно демонстрируя свое недовольство .