— Когда же это вы...—Таисия Михайловна искала самые деликатные, самые мягкие и добрые слова, — так близко познакомились?— Мы же все лето вместе работали. Ансамбль создавали.Но Таисии Михайловне стало как-то по-новому тревожно, что никто в Добранке не заметил сближения их дочери с парторгом; если бы заметили — уже гудело бы все село. Хороша ли такая скрытность? Нужно ли так прятаться? У нее самой когда-то все было на виду, любое увлечение; один вечер с парнем пройдет — и все знают. И с Иваном так было. Назавтра же по удивленной Добранке летела новость: «Докторка с Иваном Батраком гуляла».— Ты чего, мам? Будто не рада. Он добрый. Если бы ты знала, какой он!Теперь Таисии Михайловне захотелось заплакать. Испугалась: как старушка мать ее. та тоже заплакала, ког-. да, приехав к ней, Тася сказала о своем замужестве. Она забыла, что мать не намного была старше ее теперешней, мать представилась такой, какой она стала теперь, после смерти отца, — действительно излишне слезливой. Потому, наверное, и испугалась своего желания заплакать: неужели и она уже так постарела? Чтобы как-то скрыть свое волнение, согласилась с дочерью, хотя немного с другим смысловым оттенком:— Он добрый.Валя вскочила, обняла и горячо поцеловала мать.— Мамочка! Ты умница! Я знала, что ты не будешь против. Но скажи, пожалуйста, отцу. А то я боюсь почему-то. Знаешь, как я волновалась но дороге сюда? А тут еШе Корней, дурень, начал дразнить, он один все знал.. Говорит, они поссорились, отец и Саша. Выдумал, правда?— Выдумал.— Вот же зануда! Не знает, что это такое - полюбить человека. Только мы с тобой это знаем. Правда, мамочка? Так скажешь отцу?— Скажу.После этого Валя села на свое место и с большим аппетитом принялась за еду, все «умяла» — и колбасу, и огурцы, и гворог.Мать глядела на нее, покрасневшую от еды и счастья, сама радовалась, и они уже спокойно, по-женски обсуждали, что нужно к свадьбе, какие обновки и как отпраздновать саму свадьбу, чтобы было красиво, по-современному, с выдумкой, ведь они с Сашей — люди культурные, с хорошим художественным вкусом.После обеда Валя принарядилась, повертелась перед зеркалом, объявила матери:— Полечу к нему.— Может, нехорошо, дочка, так сразу, - попыталась остановить ее Таисия Михайловна.— Все хорошо, мамочка Не волнуйся. Никто плохо0 нас не скажет.Такое заверение, наверное, успокоило бы любую мать.Таисия Михайловна осталась одна. Убирала в доме старательнее обычного, и радость ее росла, тихо начинала звучать в душе необычная прекрасная музыка. Она постепенно осмысливала происшедшее. Не сразу даже поняла собственную радость. В какой-то момент даже застыдилась ее, радости. Большинство матерей печалятся, плачут, выдавая дочерей замуж. И сама она часто со страхом думала о Валином замужестве, боясь, что та может выскочить за какого-нибудь лейтенанта и укатить с ним на край земли. Будешь видеть ее потом раз в три года.Почему же она так радуется сейчас? Может, потому, што он, будущий Валин муж, тут, в своем селе, и дочь теперь, конечно, будет работать в совхозе, жить всегда рядом, даже, возможно, какое-то время — в отцовском доме? Нет. Как раз ей, вопреки Ивану, не очень нравилось, что Валя может закиснуть в селе. Село есть село. Как каждой матери, ей хотелось для дочери какого-то особенного счастья, большого мира, большого взлета. Не хотелось ей, чтобы Валя занималась коровами, свиньями, индюками или была задергана, затюкана больными детьми, как соседка их — учительница Кусенкова. Сама она, Тася, безусловно, была счастлива — и по ее собственному разумению, и по представлениям всех знакомых женщин, не только деревенских, но и городских. И, однако же, бьівает, екнет сердце, засосет в груди, как легким ветром повеет печалью о чем-то неизведанном, непознанном, невиденном, ненайденном. У нее ли одной так бывает? Или каждый человек мечтает о том, чего нет и вряд ли может быть? Однажды она все же попыталась спросить у мужа, бывает ли у него так. Как умела, разъяснила, как, что она имеет в виду; объясняла путано, с тайным волнением.