Ивану было горько от этих упреков. Раньше он охотно ходил с товарищами. Даже без желания шел, ибо его присутствие вносило определенную организованность, праздничность, он умел удерживать от перебора Щербу и некоторых других, умел превращать даже выпивку в кульдюме в приятное застолье. ДЦербова Люба часто просила: «Корнеевич, пригляди там за моим». И Катя при нем обслуживала" «по высшему классу», не как уличных пьянчужек, а как серьезную компанию рабочих людей, своих. Ребята все это знали, потому еще один отказ Ивана не приняли, пошли на него во главе со Щербой в атаку, стеной.Иван стоял, блокированный шоферами, трактористами и слесарями, и виновато улыбался, держа ладонь на правой стороне живота.— Ей-богу, хлопцы, не могу. Болит.— Что?— Печенка.— Плюнь ты на нее, на печенку.— На нее не плюнешь.— Плевать не нужно, а промыть можно.— Прополоскать святой водицей. Все засмеялись.— Мы тебе, Корнеевич, благородный напиток поставим, со знаком качества. Хочешь — коньяка, хочешь шампани.— Для печенки — лучше чистая, без дубильности.- Не для печенки, а иод печенку.- А сегодня у Кати и печенка будет. Того бычка, что сЛомал ногу вчера, сельпо забрало. Коля провел глубокую разведку. Катя ждет нас. И с кухни такой запах, братцы!Нагоняли аппетит друг другу, хитрецы.- Мы от тебя не отстанем, пока ты не скажешь честно, почему не хочешь с нами идти, — не отступал Щерба.-Я-то знаю, что ничего у тебя не болит. Придумал себе болезнь! Или твоя Тася придумала. Ты как Кузя. Гот воды без своей мурашки не выпьет.- Вот, брат, сила! Такая маленькая, а такого слона привязала к юбке.- На руках ее по лесу носит. Комедия!- На руках? Она у него на шее сидит.- Неправда. Лиана — толковая баба.- Ребята, нужно его хотя бы раз напоить, Кузю.- Не идет же, зараза.- Интеллигенты, такую их!.. Ломаются, как копеечные пряники. Чего ты ломаешься? Из навоза ж вылез, как все мы. Я был в его селе, в Кузином. Куда там до нашей Добранки! Глушь!«Сказать им причину?» - думал Иван. Нет, тяжело это объяснить даже своим людям, товарищам. Да и причина не одна. Их две, а может, и больше. Теперь, после возвращения Шишки, ему становится хуже, даже если выпьет совсем немного. Проверял уже себя. Наплывают, как тучи, черные воспоминания, мрачные мысли возбуждают так сильно, что однажды не мог уснуть до самого рассвета. На следующий день тяжело было вести машину. Вторая причина появилась после аварии. Двадцать лет сидел за рулем и никогда не думал, хотя видел немало самых страшных аварий, что сам он может совершить ь"варию с жертвами, а тем более наехать на пешехода, подбить ребенка. А теперь только сядет в машину — и мысли такие, бредовые, лезут в голову, он со страхом едет в дальний рейс, в город, страх вгоняет в холодный пот, затуманивает глаза. Потому он дал себе зарок: не пить вообще. Чтобы, кроме мыслей, ничто не туманило голову. Чтобы, в случае чего, не мучила потом совесть... "о как об этом расскажешь? Разговоры всякие, слухи поползут по селу. До Астаповича дойдут. До Забавского. Качанок теперь зуб на него имеет. А Яшка что угодноможет перевернуть вверх ногами, навести тень на плс тень.— Так пойдешь?— Нет. Не пойду.— Категорически? Что с тобой стало? Лучшие люди гибнут на моих глазах.— Давайте свяжем. И понесем.— С песнями.— Во шествие будет!— Мимо конторы пронесем. Пусть дед посмотрит на свои кадры.Хохочут, черти. Ивану тоже весело: любит он этих людей со всеми их слабостями.