Действительно, кому-то, возможно, хочется, чтобы он с включенным мотором стоял на месте — занимался только своей журналистской или писательской работой. Мол, взял тебя Астапович летописцем — пиши, все равно человек ты тут временный. Но он не мог примириться с такой ролью. Его рекомендовали обком и райком, выбрали коммунисты, всего четыре человека проголосовали против, и он старался честно выполнять свои обязанности, оправдать доверие организации. Кроме того, Александр Петрович хорошо понимал, что коль он уж пошел на такой способ изучения жизни, то действительно богатый материал ему может дать не роль наблюдателя, Даже самого внимательного, а активная работа с людьми, работа творческая, новая, необычная и для него и для всех тех, кто сжился, смирился со старыми формами и методами. Безусловно, не обладая опытом, Со своим журналистским максимализмом, он вначале делал немало наивного, возможно даже неуместного, над чем за его спиной посмеивались и инструкторы райкома и такие деятели, как Качанок, Лукашов. Хорошо еще| что все его дела, его успехи и промашки со спокойствием олимпийского бога принимает Астапович. Директор -единственный человек, заранее знавший, что именно он будет главным героем книги, однако же ни в чем не играет этого героя, не старается показать себя лучшим, чем он есть...А все началось с Астаповича. Он, Забавский, молодой еще журналист, только что окончивший университет, самоуверенный и полный розовых надежд, лет шесть назад по командировке редакции приехал сюда, в Добранку, и, как Цезарь, «пришел, увидел, победил» — часа три поговорил с Астаповичем и сочинил очерк на два подвала. Очерк главному понравился — написано смело, остро, даже остроумно. Его дали в двух номерах газеты с продолжением. А потом, не сразу, может через месяц, не раньше, сотрудник редакции уважаемой газеты получил письмо от героя своего очерка — Астаповича. Директор совхоза, вознесенный им до небес, деликатно и тактично разобрал его очерк, не оставив, по существу, от всего красивого сооружения камня на камне: одиннадцать пунктов ошибок, неточностей, агрономических, экономических, бытовых и даже психологических. Это был самый серьезный урок молодому журналисту, более серьезный, чем замечания старших коллег, разносы и безжалостные правки заведующего отделом Богатьки, седого зубра, съевшего на газете зубы, почуявшего перспективность Забавского, молодого, энергичного, члена партии, и, видимо, поэтому невзлюбившего его: постоянные придирки, стремление всячески унизить, и если не доказать его бездарность (Забавский напечатался в толстом журнале), то обосновать их несовместимость и выжить из своего отдела. Чудаки они, эти старики! Кажется, неглупыми были людьми и вдруг в определенном возрасте начинают напрасное, бездарное, опасное для себя занятие: стремятся остановить машину бесконечного обновления, не понимая, что без этого не может быть не только прогресса, но и самой жизни.у Алеся хватило ума и самокритичности правильно отнестись к письму героя, к его замечаниям. Понравилась тактичность Астаповича: не написал редактору, написал лично ему, — кстати, слово «лично» директор написал на конверте после фамилии адресата и дважды подчеркнул, чтобы заметила самая невнимательная секретарша при разборе редакционной почты.Алесь ответил Астаповичу длинным и откровенным письмом, с большинством замечаний согласился, в отношении одного поспорил, одного или двух не понял, потому просил разъяснить. С того времени они переписывались, не часто, но ни один из них не оставлял письмо другого без ответа, а после продолжительного молчания первым не всегда отзывался он, младший, случалось, что и старый директор подавал голос, при этом не какой-нибудь поздравительной открыткой, а обязательно в связи с новым Алесевым очерком о селе, о его проблемах, которых всегда достаточно, поскольку, пока решаются одни, появляются другие. Часто переписываться, может, и не было нужды, раза по два-три в год они встречались, когда Астапович приезжал на республиканские совещания, на сессии Верховного Совета.