Еще больше испугалась, увидев, что в зале их дома темно, только на кухне горит свет. Вскочила как одержимая в дом, сразу включила свет. Удивилась, что Иван сидит там же — за неубранным столом, перед стаканом остывшего чая. Она его тоже удивила своим видом.— Ты чего?— А ты... ты все сидишь?— Не знаю... нашла какая-то бездумность... усталость, что ли, — виновато улыбнулся он. — Может, я задремал. Не помню.— Тебе нездоровится?— Да нет, ничего.Тася потрогала руками его лоб, но руки были холодные, потому не поверила им, припала ко лбу губами. Так она почти безошибочно определяла температуру у маленьких детей.— Ты прилег бы.— Нет, не буду ложиться. Сейчас я могу заснуть. А потом проснусь посреди ночи... Тяжело это... бессонница. Черт знает что лезет в голову.Тася быстро разделась и вдруг, к изумлению мужа, начала занавешивать окна, одно - чертежной бумагой Корнея, другое — одеялом.— Зачем это ты?— Гад этот тридцать лет жил с отпетыми бандюгами. Такие что угодно могут сделать. Приезжают к нему «святые»...— Люди удивятся.— Пусть удивляются.Иван пожал плечами. Возражать ему не хотелось. Ему ничего не хотелось в тот вечер.А потом Таисию Михайловну охватил новый страх — нет дома Корнея, загулялся позже обычного, теперь он больше сидит дома — кончается полугодие, много уроков.— Пойду поищу Корнея.Иван понимал ее материнский страх и не очень решительно начал отговаривать:— Что ты его будешь искать, как маленького? Неловко парню будет.— Почему неловко? Что в этом такого — мать ищет? Пойду. Только ты закройся, пожалуйста, я прошу тебя.— Хорошо, — согласился Иван.Она постояла на крыльце, тревожно вслушиваясь в уже почти ночную тишину села, не дождалась, пока Иван выйдет в сени закрываться, вернулась, сказала:— Я со двора закрою тебя. Он решительно возразил:— Что за чепуху ты вбила себе в голову! Стыдно перед людьми будет. Придет кто-нибудь... Забавский хотел прийти. Может, сам Астапович заглянет.Все же она настояла, чтобы Иван закрылся: не отошла, пока не услышала стук засова.Таисия Михайловна облетела полсела — побыла у всех Корнеевых одноклассников. Одних не было дома, другие не знали, где Корней. А страх ее рос, пока одна ученица не сказала, что ребята пошли в поселок Вербный навестить больного товарища. Вербный был за шоссе, за лесом, километрах в трех от Добранки. Идти туда нужно по лесной дороге. Нельзя сказать, чтобы она была очень уж смелой, в обычных обстоятельствах идти одна по такой дороге ночью побоялась бы. Но теперь не думала о себе, бросилась в темноту, в лес. Однако на шоссе все же ее остановила мысль, что Корнею действительно неловко будет перед товарищами, они, пожалуй, смеяться начнут, что мать ищет его даже в Вербном.Стояла под соснами напротив Дома ремонтника. Из окон падали на шоссе полосы уютного доброго света; у ворот стояли два грузовика — как обычно, тут ночевали шоферы дальних перевозок. Иногда зимой они ночевали и в их доме, Иван понимал трудную судьбу междугородников, сам ездил в дальние рейсы, потому приглашал к себе на ночлег. И она никогда не боялась чужих людей. И другие люди ничего не боятся, эти шоферы едут за тысячи километров, с ценным грузом ночуют там, где застает их ночь, приходит усталость. А теперь она боится. Теперь она не пустила бы незнакомого, пусть и с машиной. И это не мнительность. Нет. Она чувствует реальную опасность — для Ивана, для Корнея, для нее самой. Подумала о Вале — и за Валю ей тоже стало страшно. Сколько же можно жить с таким страхом?