По производственным делам шли к главному агроному, главному инженеру, Качанку. По личным все обр щались только к нему, к Астаповичу.Кстати, эти ежедневные, доверительные исповеди разных людей давали директору самую широкую и точную информацию о событиях, происходящих во всех семи селах и поселках совхоза. Нет такого события, которое так или иначе не было бы связано с делами хозяйства, не влияло бы на них плохо или хорошо, — то ли это свадьба или рождение ребенка, то ли похороны, болезни, ссора соседей, просьба помочь купить корову, мотоцикл, отремонтировать дом, мольба женщины повлиять на «свихнувшегося» мужа и множество всего другого. Каждый при этом мог подбросить идейку, из которой, как из семечка, вырастает зеленое дерево: решения, которые приходится принимать по просьбам и жалобам, часто касаются уже не одного человека, а многих.В приемной еще не было секретарши, но сидело уже человек пять посетителей, все женщины. Иван поздоровался и опустился на стул рядом со знакомой из Дунаевки. Давно само собой установилось: до восьми часов держись общей очереди, кто бы ты ни был, лишь самые близкие помощники директора имели право проходить прямо к нему. Никто из женщин не упрекнул бы Ивана, пойди тот без очереди, но самому нужно совесть иметь.Соседка начала просить Ивана:— Корнеевич, закиньте словечко перед директором. Дочь с зятем вернулись с етого БАМа, а Тимофеевич не берет его на работу, дезертиры, говорит, строек коммунизма нам не нужны. А ето ж я их перетянула. Как умер мой Атрох, не могу жить одна в доме, поверьте, люди. Такая тоска, хоть вешайся. Зять строитель, в Гомеле его возьмут с дорогой душой, да заберет он туда и Надьку, и я снова останусь одна.— Кто он, твой зять, киргиз, что ли? — заинтересованно спросила Настя Федорцова, молодица из Добранки.— Башкир.— Хороший хоть человек? — спросила Кулина Гузы-рева, теща Щербы; присутствие ее тут не понравилось Ивану: когда вспомнил, что она на молитвы к Шишке ходит, так даже содрогнулся. Снова, наверное, старая кочерга, пришла жаловаться на Федора.— Очень хороший. Не пьет. Не курит. Надьку любит.— Только ж не нашего бога, — вздохнула Кулина.— Теперь, тетка, у всех один бог, — весело, со смешком ответила Настя.— Что мне до его бога, — согласилась теща башкира.—Лишь бы человеком был.Иван подумал, что Астапович напрасно не берет хорошего работника, если это действительно так; кроме всего прочего, негостеприимно, неполитично оставить без работы представителя другого народа. Какое мнение сложится у башкира о них, белорусах? С БАМа его, конечно, сорвала жена.«Нужно сказать Тимофеевичу».В приемную вбежал Яшка Качанок. Глянул на женщин, присвистнул:— Эх, сколько вас на одного старого человека! Грехи он вам не отпустит, не кайтесь, — и повернулся к Ивану—А ты чего сидишь?— Есть Лдело.— Так пойдем! Кукушек этих не пересидишь. Нам с тобой некогда рассиживаться. Пошли. Пошли!Иван смутился, не тронулся с места. Но его подбодрили сами женщины:— Идите, Корнеевич, не смотрите на нас. Рабочий стол Астаповича прозвали «министерским»,когда его привезли с фабрики, старая уборщица конторы Кравчиха воскликнула: «Ой, Тимофеевич! Ето ж министерский стол! Легче полконторы убрать, чем его!» Стол блестел как зеркало, хоть смотрись в него, и старуха дой сих пор боялась испортить этот блеск. В селе прозвища прилипают не только к людям, животным, но и к зданиям, вещам.