Жена не спала, лежала в кровати и при тусклом ночнике, чтобы свет не разбудил сына, читала Тургенева.Раздеваясь, он шепотом (опять-таки чтобы не разбудить малыша) довольно эскизно, без деталей, рассказал ей существо дела Батрака — Шишковича, рассказал о своем разговоре с Дремако и его предложении.— Как думаешь, стоит заняться? Мыльного пузыря не будет?Она опустила книгу на грудь и слушала, казалось, заинтересованно. Но после его вопроса закрылась книгой и ответила:— Посоветуйся с отцом.Он не понял — серьезно она сказала или с иронией, поскольку не видел ее лица, глаз. Знал, что к отцу Лена его тоже ревнует, подшучивает, что помимо частых телефонных разговоров он пишет старику письма, хотя больше никому не пишет, ей, когда была на курорте, ни одного не написал — слал телеграммы.В постели он пришел к мысли, что Лена ответила с издевкой, и ему стало до боли обидно, он долго не моі уснуть, но думал уже не о Батраке и Шишковиче, а о своих отношениях с женой. Сложные они, несмотря на внешнее согласие и покой.— Нет, у меня таки не выходит из головы, почему он написал прокурору. Испугался?— Конечно, испугался. Спи, пожалуйста, не думай. Снова проснешься в четыре и не заснешь. Какой из тебя работник будет?— Работник я уже неважный.— Да не заводись ты. Чем ты плохой работник?— Я начал бояться машины— Своей?— Своей и чужой. Любой. Я много думаю за рулем— Да плюнь ты на этого гада.— Я хочу плюнуть. А все равно думаю. Ты говоришь — испугался? Ей-богу ж, не помню, чтобы я грозил убить его. Не было у меня этого в голове. Я только ска-зал, где был в ту ночь, это помню. Вот этого он, конечно, испугался. Но знаешь, о чем я сегодня подумал: не от страха написал он. Он все прошел - огонь, воду и медные трубы. Все законы знает, может, лучше того прокурора. Есть у него какой-то расчет. Вперед закидывает, бандит!— Куда он может закидывать? Кому?— Не скажи! Такой злодей! К Качанку подъехал же И к Лукашову.— Качанок это долго будет помнить.— Короткая у него память. Сегодня на складе был веселый, как именинник. По плечу меня хлопал. На звезду, говорит, тебя, черта, тянем, а ты все недоволен. Будто он один выдает их, ордена и звезды. Легко живется таким, как Качанок. С него — что с гуся вода.— Клава говорит, что на людях он такой — всегда веселый. А дома, говорит, бывает, туча тучей ходит. Давай будем спать, Ваня.— Спи. Когда ты спишь, и меня тянет на сон. Ты тихо спишь, как ребенок, только губами чмокаешь. Целуешь кого-то во сне, что ли?— Тебя.Тася тихонько засмеялась и погладила мужа ладонью по колючей щеке.Иван поцеловал ее в плечо.Тяжело было и оттого, что, кроме жены, он никому не сказал про разговор с прокурором. Не мог сказать. Люди подумают: раз испуганный Шишка даже написал прокурору, то, видимо, он, Иван, серьезно-таки пригрозил, иначе подумать нельзя. Большинство, конечно, поймет его и не осудит. Но сам он холодел при мысли, что Добранцы, соседи его, товарищи по работе, может даже Астапович, поверят, что он способен на убийство, и, возможно, кто-то будет ожидать этого, как спектакля какого-то, сенсации. Пойдут разговоры, шепот, догадки. Дойдут до Корнея, до Вали. Ужас, если дети поверят, 1то их отец способен убить человека! Нет, никогда он не запятнает такой местью ни себя, ни детей своих!Повестку от прокурора показал Щербе, и заинтересованный Федька ожидал на машинном дворе, пока он не вернулся из города.