Алеся развеселило такое знание тестем их профессии, возможностей печати, и он, нарушая завет своей жизни в этом доме, со скрытой иронией спросил:«Каким образом?»«Гонорары все любят».Кровь ударила Алесю в голову. На что он намекает? На сговор с редактором? Что же это такое? Куда он попал? И он, забыв все обещания, зарок, ответил:«Уважаемый Антон Антонович, у нас другие нравы, чем в вашем холодильнике».Старик разозлился, а в злости он становился спокойно-въедливым и, как ни странно, даже остроумным.«По-моему, ты, писарь, неплохо пригрелся в моем холодильнике».Алесь оскорбился. Правда, он сдержался, не сказал тестю слов, после которых им вряд ли можно было бы оставаться под одной крышей, — пожалел Эльвиру. Ей же сказал в тот вечер, что им нужно искать квартиру и жить самостоятельно, что он не намерен ни у кого пригреваться. Она заупрямилась, как никогда до этого: никуда из своего дома не пойдет, это ее дом, она имеет право на часть его. Алесь горячился, доказывал, что это абсурдно по-мещански — держаться в наше время за дом, который" кстати, все равно скоро будет снесен, поскольку вокруг идет новая застройка. В горячности сказал, что нажитое в их доме — не по заработкам бухгалтера. Она расплакалась: неужели он думает, что отец вор? Он тридцать лет гнет спину, опытный бухгалтер, его в министерство приглашают делать годовые отчеты, в другие организации, за это платят, премии выдают, брат работал, мать за огородом ухаживала, и сама она, Эльвира, после школы, где научилась машинописи, по ночам слепила глаза, перепечатывая рукописи авторов, таких, как он.То ли Эльвира сказала матери о его подозрениях, то ли Антон Антонович подслушивал под дверью, но уже на следующий день Алесь почувствовал враждебность тестя. Однако проявил ее бухгалтер не сразу.Однажды Алесь вернулся домой поздно, часа в два ночи, — отпраздновал выход своей первой книги. Эльвира встретила его синяя от ревности и злости: где он был? не к бабам ли таскался? Он научился ее успокаивать — ласками, поцелуями, доказательством нерастраченной мужской силы. Но тут его разозлило, что жена не хотела слушать никаких объяснений, а сигнальный экземпляр книги — наибольшую радость молодого автора и убедительное свидетельство его задержки — пренебрежительно швырнула в угол. Его это очень обидело. Только что он летел на такси как на крыльях, подогретый вином, поздравлениями друзей, надеялся, что Эльвира разделит его радость, — и вдруг такая встреча. Впервые он не сдержался и бросил ей жестокие слова. Повышенным тоном пригрозил, что, если она" будет так вести себя, он тут же уйдет из «этого мещанского кодла». Крик его и угрозы тут же остудили и успокоили Эльвиру. После примирения ему было стыдно своего срыва. Успокоила мысль, что старики не могли слышать его вспышки: с приходом весны, тепла они с Эльвирой перебрались в устроенную им мансарду, теперь отвечавшую его давним мечтам. Но он ошибся. Антон Антонович все слышал: поднялся, наверное, по лестнице следом за ним и подслушивал под дверью.Это шпионство поразило больше, чем слова бухгалтера.Разговор произошел на следующий день, как обычно, за ужином. Антон Антонович долго морщил лоб, сопел, как опоенный конь, прицепился к жене: слишком много нарезает хлеба и ломти толстые, много остается, нечего кур кормить белым хлебом.Алесь понял смысл придирки — преамбула к другому разговору, по испуганным глазам тещи и жены видел, что догадка его правильна. Почувствовал, что после слов гестя вряд ли останется в этом доме, и внутренне подтянулся, приказал себе: не сорваться, расстаться интеллигентно. Чтобы разрядить атмосферу за столом, попытался шутить. Но Антон Антонович прервал его детский анекдот вопросом в лоб: