После этого он начал еще больше уважать Таню, стал писать ей серьезно и ласково, не отвечая на саркастические шутки. Но, наверное, справедливо кто-то сказал, что чисто человеческое уважение к женщине, восхищение, например, ее умом, деловитостью оттесняет или совсем гасит половую любовь.Во всяком случае, прошло еще полтора года, дважды он встречался с Таней, но так и не нашел новой формулы «предложения руки и сердца». Каждый раз они встречались как добрые друзья, хотя, безусловно, целовались и чуть-чуть не доходили до того, что, возможно, без слов, без особых предложений могло бы их сделать мужем и женой.Были у него короткие увлечения другими девчатами, но — странно! — после встречи с ними не появлялось чувство, что он изменяет Тане.А тут не поцеловались даже с девушкой, да, собственно говоря, и в сердце еще искорка не загорелась, и подумал не о самой Эльвире — о ее мансарде, а появилось чувство, что он изменил Тане. Сначала это чувство удивило его, потом рассмешило, как мечта о мансарде.Эльвире он диктовал еще вечера три, хотя она сказала, что научилась разбирать его почерк и могла бы печатать без него. Но он видел, что девушке приятно его присутствие, да и он считал, что не худшим образом проводит осенние вечера: не сидит в одиночестве в своей холодной комнате или, наоборот, в шумном прокуренном кафе, где хочешь или не хочешь, а в компании вынужден выпить, а он это не очень любит.Когда повесть была перепечатана, Алесь расплатился с машинисткой по высшей ставке, даже округлил сумму на большую. Эльвира деловито взяла деньги, поблагодарила, но округления не приняла — дала сдачу. Спрятала деньги в кошелек, кошелек в карман брюк, хотя в руках держала вместительную вышитую сумочку; не ожидая его приглашения ни в ресторан, ни на такси, немного официально распрощалась, отчего Алесю стало не по себе, словно его игнорировали. Правда, принимая свое неожиданное, самое важное решение, он и это прощание после окончания работы засчитал ей в актив.Не видел Эльвиру месяц или даже больше. Но однажды, уже поздней осенью, встретил ее на троллейбусной остановке после работы. Оба почти обрадовались разговорившись, даже пропустили несколько троллейбусов. Он предложил Эльвире проводить ее, она охотно согласилась. Снова они постояли у ее забора, снова она не догадалась пригласить его домой, хотя он намекал на свой плащик (на ней уже была шуба), и снова он поставил плюс: в семье строгие нравы.Потом они опять не виделись довольно долго. Иногда у Алеся появлялось желание позвонить, попросить свидания, но, помня, как решительно она отказалась от ресторана и кино, не мог представить, где в декабрьские морозы можно встретиться.К концу года он закончил новую работу — большой очерк для журнала о реконструкции «Гомсель-маша».Как всегда, хотелось полностью рассчитаться со старым годом, не перетаскивать старую работу в новый год. Редакционные машинистки были заняты, у каждой перед праздником свои хлопоты, и Алесь, уверенный, что она не откажет, тем более что работы всего на два вечера, позвонил Эльвире. Она согласилась чрезвычайно охотно, даже пообещала всю полсотню страниц сделать за один день, журнал был сдан, редакционной работы у нее не было.Но в тот же день его ожидал новогодний или старогодний сюрприз — письмо от Тани, самое короткое из всех ее писем: «Дорогой Саша! Хочу сообщить тебе, что я выхожу замуж. Надеюсь, ты поймешь меня. Прости Не поминай лихом. Не твоя Таня».