Возьму твою боль, часть 4

Иногда он вскипал от этой глупости. Но до шумного скандала не доводил, считал, что зрелость, рассудительность, спокойствие не приходят сразу, сами по себе; для того, чтобы все улеглось, притерпелось, притерлось чтобы произошла психологическая совместимость, о которой теперь так много пишут, и девушка, жившая в родительской кубышке, стала самостоятельной женщиной женой, хозяйкой с высоким чувством ответственности семью,—для этого нужно какое-то время, возможно, для Эльвиры как раз немалое. Его коллеги, женатые не первый год, тоже жаловались на ревность жен, и некоторые очень боялись этой ревности. Про того же Богать-ку рассказывали анекдоты, смеялись, что придирчивый, злой на работе он потому, что дома, перед женой, сидит как мышь под веником.Впоследствии Забавский не раз думал, что в других условиях — живи они одни, без постоянного влияния родителей, Аллы, соседок, подруг детства,—из Эльвиры, пожалуй, можно было бы воспитать человека и жену, не хуже других жен. Она была безвольная — мягкая, как глина, и легко лепилась, но для такого материала нужен один ваятель, а не несколько разных. Тут же скульптору хватало... Самодеятельных.Тесть сначала забавлял Алеся своим кажущимся глубокомыслием, всезнайством — обо всем у него было свое мнение, о вещах бытовых — изредка по-народному меткое, но чаще он безбожно путал имена, факты, объяснения большим событиям, историческим и современным, давал, мягко говоря, базарные. Убедить его было невозможно, даже в том случае, когда он молол явную чушь, когда, например, совершенно неправильно произносил иностранные фамилии, и Алесь показывал ему напеча тайный текст. Антон Антонович не унижался до того чтобы спорить с таким молокососом, как его зять, он просто игнорировал все разумные доказательства, д~ и самого Алеся начал игнорировать: мол, наплевать мне, что ты закончил университет и работаешь в газете, все равно я знаю больше тебя и не дорос ты, чтобы доказывать что-то мне, учить меня. Это, видимо, испугало Эльвиру, потому что однажды она начала просить мужа:«Саша, не спорь ты с ним. Знаешь, какой он? Он жиз ни тебе не даст».Но в конце концов на путаницу в мыслях бухгалтера, его самоуверенность можно было бы не обращать внимания, если бы тот исподволь не делал попыток привить зятю свою "философию" — ту, против которой он, Забавский, боролся с молодой горячностью, всем своим журналистским и писательским творчеством и считал, что должен бороться всей жизнью.Было так. Появился в газете его очерк с продолжением, в двух номерах. Антон Антонович после ужина, сидя на мягкой софе, в полудремоте просмотрел очерк, не прочитал — только просмотрел, раза два обращаясь ко вчерашнему номеру, как бы подсчитывая буквы или ища ошибку.Алесь, выглядывая из своей комнаты, с юмором наблюдал за «чтением» тестя. Хотелось услышать его мнение. Услышал:«Ну, и какой гонорарчик отхватишь?»«Рублей сто».Антон Антонович задумался, потом заключил: «Дурные деньги вам платят». «Почему дурные?»Тесть не ответил. А после того, как они просмотрели программу «Время» и обсудили визит в нашу страну президента Мали и бухгалтер в своих ученых рассуждениях спутал Мали с Сомали, на что Алесь, держа обещание, данное Эльвире, не обратил внимания, Антон Антонович спросил:«Чаще писать можно такие статейки?» «Писать можно, но печатать... Мало места в газете». «Если с головой, то написанное можно всегда напечатать».